"Марсель Пруст. Обретенное время" - читать интересную книгу автора

ни сна, ни неги, - но если снадобья нет под рукою, у него одно желание:
остановить мучительную тревогу любой ценой, даже ценой жизни.
Вернемся к г-ну де Шарлю, история болезни которого, если не учитывать
полового сходства, относится к общим законам любви. Что с того, что его род
был древней Капентингов, на что ему было богатство, любовь изысканнейшего
общества: барон тщетно говорил ничтожному Морелю, как когда-то и мне: "Я
принц, я желаю вам блага", - если бы Морель решился не уступать ни пяди, в
выигрыше, опять-таки, он бы и остался. Для того, чтобы ему "не захотелось",
ему хватило бы, наверное, почувствовать себя любимым. Точно так же важные
особы боятся снобов, изо всех сил пытающихся с ними сдружиться, мужчины -
гомосексуалистов, женщины - чрезмерно влюбленных. Г-н де Шарлю не только
располагал всеми мыслимыми благами, но и наверняка предоставил бы большую их
часть Морелю. Однако, все это разбилось об упорство. И здесь г-н де Шарлю
опять чем-то напоминал немцев, - к которым, к тому же, он принадлежал по
крови, - одержавших в этой войне, как о том чересчур охотно распространялся
барон, победы на всех фронтах. Но что дали немцам эти победы, если после
каждой из них союзники все более решительно отказывали им в том, чего им,
собственно, было нужно - в Мире? Так Наполеон вступил в Россию и великодушно
предписал властям выйти к нему навстречу. Но никто не явился.
Я спустился по лестнице и вернулся в маленький вестибюль, где Морис, не
знавший, позовут ли его еще (Жюпьен на всякий случай велел ему подождать),
перебрасывался картами с одним из своих товарищей. Они были крайне
взволнованы найденным ими на полу Военным крестом[125] - они не знали, кто
его потерял, кому отослать, чтобы избавить владельца от взыскания. Затем
речь зашла о великодушии какого-то офицера, пошедшего на смерть, чтобы
спасти ординарца. "Есть все-таки добрые люди среди богатых. Я бы с
удовольствием пошел на смерть ради такого типа, как он", - сказал Морис,
питавший предрасположенность к жутким поркам барона, вероятно, исключительно
по механической привычке, вследствие плохого образования, нужды в деньгах и
некоторой склонности зарабатывать их способом, доставляющим меньше хлопот,
чем работа, и, наверное, более прибыльным. Но помимо того, - и барон не
напрасно опасался, - у этого мальчика было слишком доброе сердце и он,
казалось, был изрядно отважен. На его глазах чуть не выступили слезы, когда
он заговорил о смерти офицера, - и двадцатидвухлетний юноша был взволнован
не меньше. "Да, это шикарные ребята. Для нас, парни, невелика потеря, но для
барина, у которого куча слуг, который что ни день, то клюкнет перед ужином,
это сильно. Все, конечно, можно выстебать, но когда такие типы умирают, это
действительно нечто. Господь Бог не должен был допустить, чтобы такие богачи
погибали - во-первых, они жуть как полезны для рабочего. Только за одного
такого парня надо всех немцев передавить, до последнего, и за то, что они
сделали в Левене[126], за отрезанные детские ручки - да и не знаю я, я не
лучше других, но я бы лучше пустил бы пулю в глотку, чем подчинился таким
варварам, как они; это не люди, это настоящие варвары, скажи еще, что не
так". Все эти юноши, короче говоря, были патриотами. Правда, один из них,
слегка раненный в руку, был не на высоте остальных, - он вскоре должен
вернуться на фронт: "Черт возьми, неудачная рана получилась" (из-за нее не
увольняли), - так некогда г-жа Сван говорила: "Я ухитрилась подхватить
докучную инфлюэнцу".
Дверь хлопнула вновь: это был шофер, он ходил прогуляться. "Как, уже
все? Что-то ты недолго", - произнес он, заметив Мориса, который, по его