"Марсель Пруст. Обретенное время" - читать интересную книгу автора

добродетельных принципов словно холодным душем окатило, он сухо отодвинулся
от Мориса, выдав ему, однако, деньги, - но с раздосадованным выражением
одураченного человека, который не хотел бы устраивать шума и платит, но не
рад. Получатель только усилил дурное впечатление барона, выразив
благодарность следующим манером: "Я завтра же вышлю их старикам и только
немножко братку оставлю, он сейчас на фронте". Эти трогательные чувства
столь же разочаровали г-на де Шарлю, сколь взбесило их выражение -
незамысловатое, крестьянское. Жюпьен иногда говорил им, что надо все-таки
быть поизвращенней. И тут один, с таким видом, будто исповедует что-то
сатаническое, рискнул: "Знаете, барон, вы мне не поверите, но когда я еще
был маленьким, я подглядывал в дырку замка, как мои родители цалуются. Вот
ведь порочен я был, н-не п-п-правда ли? Вы скажете, что это я вам мозги
пудрю, а вот и нет - все так оно и было". И г-на де Шарлю привела в уныние и
раздосадовала эта фальшивая потуга на извращенность, разоблачившая лишь
изрядную глупость и, сродни ей, невинность. Впрочем, ему не пришелся бы по
вкусу и отъявленный бандит, и убийца: такие люди не рассуждают о своих
злодеяниях; садист часто испытывает (сколь бы добр он ни был, тем более -
как барон) жажду зла, которую злодеи, пускающиеся в тяжкие с другими целями,
удовлетворить не в состоянии.
Тщетно молодой человек, поздновато сознав ошибку, рассказывал, что
шпиков он терпеть не может и даже отважился предложить барону: "Забьем, что
ли, стрелочку" (назначим, то есть, свидание): очарование рассеялось.
Чувствовалась "липа", как в книжках авторов, тщащихся употреблять арго.
Впустую юноша детально описывал "неприличия", что вытворял он со своей
подругой. Г-на де Шарлю поразило только, как недалеко они в этом зашли.
Впрочем, дело было не только в неискренности. Ничто не ограничено сильнее,
чем наслаждение и порок. В этом случае, несколько изменив смысл выражения,
можно сказать, что вращаешься в том же порочном круге.
Если г-на де Шарлю в этом заведении звали принцем, то о другом
завсегдатае, чью кончину оплакивали жиголо, говорили так: "Как его звать -
не знаю, но был он, похоже, аж бароном", - речь шла о принце де Фуа (отце
приятеля Сен-Лу). Его жена считала, что он, по большей части, проводит время
в своем клубе, на деле же он не выползал от Жюпьена - болтая, рассказывая
светские анекдоты проходимцам. Это был большой, красивый мужчина, как и его
сын. Поразительно, что г-н де Шарлю, - может быть, потому, что встречался с
ним только в свете, - не знал, что де Фуа разделяет его наклонности. Даже
говорили, что он их сообщил и своему сыну, в то время еще студенту (другу
Сен-Лу), - что, вероятно, ложь. Напротив, будучи лучше всех осведомлен о
нравах, отец пристально следил за его знакомствами. Однажды некий мужчина, -
из низкой, впрочем, среды, - преследовал юного принца де Фуа до самых дверей
отцовского особняка, бросил записку в окно, и ее подобрал отец. Но
преследовавший, хотя и не был вхож, с аристократической точки зрения, в то
же общество, что и г-н де Фуа-отец, был одного с ним круга, так сказать, с
другой стороны. Он без труда нашел посредника среди общих дружков и заставил
г-на де Фуа замолчать, доказав ему, что его сын сам спровоцировал выходку. И
это возможно. Ибо принц де Фуа мог уберечь сына от дурных знакомств, но не
смог уберечь от наследственности. Впрочем, что касается этой самой стороны,
принц де Фуа-младший, как и его отец, пребывал в абсолютном неведении о
нравах людей своего круга, хотя и зашел дальше всех с представителями
другого.