"Марсель Пруст. Обретенное время" - читать интересную книгу автора

"Но я должен вам признаться, - продолжил Жюпьен, - что особые угрызения
совести из-за этого барыша не мучают. Теперь уж не скроешь, что мне это
нравится, что этим я занимаюсь всю жизнь. Разве нельзя за это получать
деньги, если ничего преступного я здесь не вижу? У вас хорошее образование,
и вы мне скажете, что Сократ не брал за уроки плату. Но профессора в наше
время так не думают, да и медики, художники, драматурги, театральные
директоры. Только не думайте, что из-за этакого ремесла я общаюсь
исключительно со сбродом. Конечно, глава подобного заведения, как
куртизанка, принимает исключительно мужчин, - но какие это замечательные
мужчины, как они не похожи на всех остальных! У них, при том же положении в
обществе, намного утонченней вкус, они чувствительнее и любезнее, чем все
другие. Я уверяю вас, что скоро этот дом превратится в литературное
агентство и бюро новостей". Но у меня в ушах еще звенели удары, которыми
осыпали барона де Шарлю.
Стоит получше узнать г-на де Шарлю - его надменность, пресыщенность
светскими удовольствиями, его увлечения безродными людьми последнего
разбора, легко переходящие в страсти, - и становится ясно, что барон ценил
свое состояние (тогда как для выскочки оно представляло бы интерес только
потому, что позволило бы ему выдать дочку за герцога и приглашать высочеств
на охоты) за возможность ощутить себя хозяином в каком-нибудь заведении, и,
может быть, нескольких, где он всегда мог подыскать юношей в своем вкусе.
Наверное, дело было даже не в пороке; он был наследником целой вереницы
вельмож, принцев крови и герцогов, которые, как нам поведал Сен-Симон, "не
встречались ни с кем из тех, коих возможно упомянуть", и проводили дни,
сражаясь в карты с лакеями и проигрывая им огромные суммы.
"Пока что, - ответил я Жюпьену, - это не поддается сравнениям, здесь
хуже, чем в сумасшедшем доме. Безумие ваших завсегдатаев словно выставлено
на сцену, оно целиком наружу, это подлинный Пандемониум[133]. Я, как халиф
из Тысячи и одной ночи, спешил на помощь избиваемому человеку, но мне была
показана другая сказка этого произведения, в которой женщина, превращенная в
собаку, сама нарывается на удары, чтобы обрести былую форму". Казалось,
Жюпьена потрясли мои слова: он понял, что я видел порку барона. Он притих на
мгновение, а я пока остановил проходивший фиакр; неожиданно (он не получил
никакого образования, но уже не раз, повстречавшись со мной или Франсуазой
во дворе, удивлял нас замысловатостью своей речи) он с усмешкой обратился ко
мне: "Вы вспомнили две сказки из Тысячи и одной ночи. Но я знаю сказку из
другой книги, которую я видел у барона (он намекал на перевод Сезама и
Лилий[134], посланный мною г-ну де Шарлю). Если как-нибудь вечером вам
захочется посмотреть на - не скажу сорок, но десять разбойников, вы только
придите сюда; чтобы узнать, на месте я, или нет, посмотрите наверх, я включу
свет и открою окно, это значит, что я дома, что можно войти; вот вам и
"сезам" ко мне. Я говорю только о Сезаме. Что касается лилий, если именно
это вас интересует, я советую вам поискать их в других местах". И, довольно
лихо салютовав мне, ибо аристократическая клиентура и шайка юношей,
возглавляемая им, как пиратом, приучила его к некоторой непринужденности, он
было собрался проститься со мной, как вдруг разорвалась бомба, о которой не
предупредили сирены; он посоветовал не спешить. Вскоре послышалась пальба
заграждения, такая сильная, что стало ясно: совсем рядом, прямо над нами
летят немецкие самолеты.
В мгновение ока на улицах стало черным-черно. Правда, иногда вражеский