"Марсель Пруст. Комбре" - читать интересную книгу автора

романа. От этого небольшого отрывка герой в конце седьмого тома придет к
созданию огромной книги, такой же длинной, как любимые Прустом сказки
"Тысячи и одной ночи" или мемуары герцога Сен-Симона: "Это будет длинная
книга, как "Тысяча и одна ночь", но только совсем другая. Когда любишь
какое-нибудь литературное произведение, хочется, наверное, написать что-то
похожее, но нужно пожертвовать сиюминутной любовью, заботиться не о своем
вкусе, а об истине, которая не интересуется нашими пристрастиями и запрещает
нам о них думать. И только если стремишься за истиной, иногда удается
набрести на то, что раньше отверг, и написать забытые тобой "Арабские
сказки" или "Мемуары Сен-Симона" твоей эпохи. Но достанет ли мне времени? Не
слишком ли поздно?"
Марселю Прусту времени хватило - или почти хватило: роман был в целом
дописан, хотя, по мнению автора, еще нуждался в доработке. За две недели до
смерти Пруст передал Жаку Ривьеру машинопись пятого тома. В ночь с 17 на 18
ноября работа еще продолжалась: Пруст до двух часов правил корректуру,
диктовал своей сиделке и секретарше Селесте Альбаре исправления и
добавления. Он умер от пневмонии на следующий день, 18 ноября 1922 года, в
возрасте пятидесяти одного года.
Елена Боевская

Пользуюсь случаем, чтобы сердечно поблагодарить сотрудников отдела
Пруста (Equipe Proust) в Институте современных текстов и рукописей (ITEM)
при Эколь Нормаль Сюперьер в Париже за квалифицированную помощь в работе над
романом; профессора Жозефа Брами (Мэрилендский университет, США) за
блестящий курс лекций о Прусте и постоянную помощь в изучении текста;
переводчиков Елену Березину и Алину Попову за тщательную и вдумчивую
редактуру настоящего перевода.

I

Долгое время я ложился спать рано. Иной раз, стоило мне потушить свечу,
глаза мои смыкались так быстро, что я не успевал подумать: "Засыпаю". А
спустя полчаса меня будила мысль о том, что надо сделать над собой усилие и
уснуть; я хотел отложить том, который, казалось, все еще у меня в руках, и
задуть огонек; во сне я непрестанно размышлял над прочитанным, но
размышления эти принимали несколько неожиданный оборот; мне чудилось, что я
сам - то, о чем говорится в книге: церковь, квартет, соперничество Франциска
I с Карлом V[3]. Это ощущение удерживалось еще несколько секунд после
пробуждения; оно не задевало сознания, но заволакивало глаза пеленой, мешая
понять, что свеча уже погасла. Потом оно постепенно блекло - так после
переселенья душ блекнет память о прошлых жизнях - сюжет книги отступал в
сторону, от меня зависело, относить его к себе или нет; тут же я вновь
обретал зрение и немало удивлялся, обнаружив вокруг темноту, сладостную и
отдохновенную для глаз, но, быть может, еще больше для ума, которому она
представлялась беспричинной, непостижимой, воистину темной. Я гадал, какой
теперь может быть час; я слышал посвист поездов, который издалека, словно
птичье пенье в лесу, напоминал о расстоянии и рассказывал мне о
протяженности пустынных полей, по которым путешественник спешит к ближайшей
станции; и тропа под ногами навсегда запомнится ему возбуждением от новых
мест, непривычных поступков, недавней беседы и прощания под чужой лампой,