"Марсель Пруст. Комбре" - читать интересную книгу автора

ускользал план места, где я заснул; и, просыпаясь посреди ночи, я не знал,
где я, и в первый момент даже не понимал, кто я такой; только чувство, что я
существую, охватывало меня во всей изначальной простоте - такое чувство,
быть может, трепещет в животном; я был оголен, как пещерный человек; и вот
тогда воспоминание - еще не о месте, где я нахожусь, а лишь о каких-то
местах, где когда-то жил или мог бывать, - приходило ко мне как спасение
свыше и вытаскивало меня из небытия, из которого мне было не выбраться
самому; я за мгновение перемахивал через века цивилизации, и мне представали
зыбкие образы керосиновых ламп, потом сорочек с отложными воротничками - эти
видения понемногу восстанавливали исходные черты моего собственного "я".
Быть может, неподвижность вещей вокруг нас навязана им нашей
уверенностью, что это они, и ничто другое, - навязана неподвижностью нашей
мысли о них. В любом случае, когда я так просыпался и мой разум безуспешно
бился, пытаясь понять, где я, вокруг меня в темноте все кружилось: вещи,
страны, годы. Тело мое, настолько оцепеневшее, что не в силах было
шевельнуться, пыталось по форме своей усталости определить положение рук и
ног и из него заключить, куда идет стена, как расставлена мебель, воссоздать
и назвать дом, где оно обретается. Память моего тела - память ребер,
коленей, плеч - разворачивала перед ним вереницу комнат, в которых ему
доводилось спать, а вокруг, в потемках, вихрем клубились невидимые стены,
перемещаясь в согласии с формой воображаемой комнаты. И не успевала моя
мысль, поколебавшись на пороге времен и форм, сопоставить все обстоятельства
и опознать жилище, как тело уже припоминало особенности кровати в каждом
доме, и где дверь, и на какую сторону выходят окна, и есть коридор или нет,
и с какой мыслью я там засыпал, а потом просыпался. Мой занемевший бок,
пытаясь угадать, в каком направлении он развернут, воображал, например, что
вытянулся вдоль стены в большой кровати под балдахином, и я себе тут же
говорил: "Вот как, я все-таки заснул, хотя мама не пришла сказать мне
спокойной ночи" - я был за городом у дедушки, умершего уже немало лет назад,
и мое тело, бок, на котором я лежал, верные стражи прошлого, которое на
самом-то деле полагалось надежно хранить сознанию, напоминали мне о пламени
ночника из богемского стекла в форме вазы, свисавшего с потолка на цепочках,
о камине сиенского мрамора в моей спальне в Комбре, у бабушки с дедушкой, в
то далекое время, которое секунду назад я принимал за настоящее, хотя
точного понятия о нем у меня не было, но очень скоро, когда я совсем
проснусь, оно представится мне ясней.
Потом оживала память о новом положении тела: стена тянулась в другую
сторону; теперь я был у себя в спальне, в загородном доме г-жи де Сен-Лу;
господи, уже часов десять, не меньше, и ужин, наверное, кончился! Прежде чем
переодеться во фрак, я - по-видимому, после прогулки, которую совершал
ежедневно вместе с г-жой де Сен-Лу, - прилег, как всегда, отдохнуть и
заспался. Ведь немало лет миновало со времен Комбре; там, когда мы
возвращались совсем поздно, я видел красные отблески заката на стеклах моего
окна. В Тансонвиле у г-жи де Сен-Лу живут по-другому, и радости у меня
другие: я выхожу из дому только ночью и блуждаю при лунном свете по тем
дорогам, где когда-то играл на солнце; и комната, в которой я потом усну
вместо того, чтобы одеваться к ужину, видна мне издали, пока мы идем к дому,
пронизанная лучами лампы, единственный маяк в ночи.
Это вихреобразное и смутное узнавание длилось обычно какие-то секунды;
мимолетное мое недоумение, где же я, терялось в догадках, часто отличая одну