"Тимур Исхакович Пулатов. Черепаха Тарази " - читать интересную книгу автора

жизни, чем здоровье, которое лениво тащится по прямой дороге, как усталый
пешеход..."
От слов его стало так тепло, что Я-Это-Да тут же подсел где-то сбоку к
этому умному просителю, чтобы согреть руки, а потом, при первой же пере-ч
кличке, снова вскочить и крикнуть: "Это я, господи!.."
Такое легкомысленное и оскорбительное для его величества бегство из
приемной вызвало столько кривотолков и разных подозрений в городе. И
Тарази, живя в доме у убитой от позора и страха сестры, чувствовал за собой
слежку. Соглядатаи выкрали и передали в руки городского судьи, имама
Хальхали, эти записки. Имам, естественно, истолковал их не только как
порочащие власть эмира, но и отвергающие саму веру, богохульные, за что
Тарази могли казнить отсечением головы на виду у всего города.
Особенно поразил Хальхали образ огромного поля, покрытого снегом, и
две маленькие фигурки вдали, видимо самого господа и женщины...
"Господь... и женщина... блудница! Пусть мне язык отрежут, я не могу
это выговорить!" - кричал Хальхали.
И несчастная сестра, подкупленные ею люди помогли Тарази тайком уехать
из Бухары, на сей раз, кажется, навсегда...
И снова скитания по пустыне, животные, которых он отлавливал, и
остановки в Орузе, где Тарази вместе с Армоном занимались опытами, правда
до сих пор безуспешными...


VII

Итак, таразийская черепаха! Пока ученые спорят, не решаясь назвать так
редкое животное, сделаем это мы с вами, читатель, из почтения к нашему
путешественнику...
А лошадь Тарази шла мерным шагом, чувствуя, как и хозяин, что придется
переночевать здесь, под открытым небом, ибо не добраться им до темноты к
Муз-тепе.
Темнота в песках наступает неожиданно, будто из светлой части дня,
споткнувшись о порог, переходишь в темную. Вот и сейчас, едва обогнули они
бархан - и день оборвался, остался позади, в трех шагах.
Тарази спешился - за барханом дорога кончилась, дальше можно ехать все
время прямо, и соль такыров будет высекать искры из-под копыт лошади, искры
затрещат, чтобы взлететь вместе с пылью, но угаснут, без дыма, и, прежде
чем щелкнуть в последний раз, поплывут перед глазами легким туманом и кого
угодно собьют с пути...
Тарази осмотрел бархан, пытаясь найти удобное место и устроиться на
ночлег, прислушался. Бархан еле слышно шипел, из его тупой, уже срезанной
верхушки тихой струйкой полз песок, и Тарази решил обойти его, чтобы
вернуться к тому месту, где остался день.
Он торопился, даже побежал, проваливаясь в песке, чтобы поймать день,
но, обогнув бархан, увидел, что и сюда уже пришла ночь, - полоска дневного
света, промелькнув, ушла в заросли саксаула, саксаул покачнулся, втягивая в
себя тепло, затем выпрямился и остался стоять там, окаменевший.
Эта сторона бархана была твердой и ребристой - с верхушки вдоль ребер
тянулись глубокие борозды. В самой большой из них можно было устроиться на
ночлег и лошадь с черепахой спрятать от прохлады.