"Тимур Исхакович Пулатов. Черепаха Тарази " - читать интересную книгу автора

Умение притворяться показалось Тарази необычным для столь
однозначного, медлительного существа, и путешественник сразу забыл о
варане, думая о том, что еще ни разу не встречал он такую черепаху, хотя и
изучил за свой век великое их множество.
Все, доселе пойманные им, были неповоротливыми, тугодумными,
отрешенными даже от того, что касалось их самих. Эта же была умна, как
малайская, - во время опытов малайская с завязанными глазами пробралась
среди сложных и запутанных ходов к цели - к чашке с водой, чувствуя ее
своим особым нюхом.
Смертельный вздох послышался в песках - не свист, не крик суслика,
лежащего на спине и лапками хватающего воздух. Вздох без единого звука,
нечто вроде тока, поразившего все вокруг. И пробежал он по пустыне в тот
самый миг, когда суслик, изогнувшись в последний раз, уткнулся головой в
хвост и застыл без движения в такой позе.
Смерть в пустыне рождает ветер. Ветер подул, взрябив и подняв песок,
покачнулись травы, и потрескались соляные такыры. Верхушки барханов
осыпались, и струйки песка потянулись вниз, обнажая норы, из них,
недоумевая, высовывали свои морды, вараны, суслики и песчаные лисицы, в
недовольстве зажмурившиеся от света звезд.
Вздох смерти - сигнал, посланный повсюду, - настиг одних зверей на
охоте, других еще спящими в своих норах. Тех, кто охотится днем, заставил
вздрогнуть и прислушаться, а старый, ослепший коршун, привыкший уже спать с
закрытыми глазами, разжал веки, но ничего не увидел и лишь в злости поскреб
клювом камни, устланные ветками арчи в расселине скалы.
Тарази с бесстрастием натуралиста смотрел, как варан, не торопясь,
облизал живот суслика, а потом поднял морду, чтобы посмотреть, не
потревожит ли его кто-нибудь перед трапезой. И, не увидев ничего
тревожащего, надкусил кожу на животе суслика, воткнул туда язык, ставший
вдруг прямым и крепким, и осторожно, растягивая удовольствие, покопался во
внутренностях зверька. И только после этой, похожей на ритуал, возни
вытянул кусок мяса и проглотил.
Затем со свистом втянул в себя слюну и постоял немного на
растопыренных лапах, прислушиваясь к звукам, а может, все еще наслаждаясь
лакомым куском; только хвост его вилял, как у благодарной собаки.
Но уже с того момента, когда суслик вздохнул в последний раз, по всей
пустыне - на дне ее высохших рек, в зарослях саксаула, у барханов, среди
желтых, ржавых камней осыпавшихся гор, - повсюду началось пиршество,
устроенное щедрой природой.
Какая-нибудь черепаха, не насытившаяся днем и страдающая бессонницей,
тоже наклонилась над своей жертвой - песчаной крысой. И шакал уже скрипел
зубами над телом старого, изгнанного из стада сайгака. И может, сигнал
смерти подал этот шакал, а вовсе не варан, за которым наблюдал Тарази.
А может, эта легкая пыльная буря, принесшая тоску и ожесточение,
поднялась в тот самый миг, когда удав раскрыл пасть перед пахнущей
кореньями и терпкими листьями одуванчика мордой зайца? Приглашение к
пиршеству вовсе не обязательно должно прозвучать возле бархана, где прилег
на отдых наш путешественник. Похоже, что трубный зов передают друг другу по
кругу звезды, а сюда в пустыню доходит лишь слабый звук, который все слышат
одновременно.
Тарази забылся, прислушиваясь к звукам, и чуть не вскрикнул от