"Тимур Исхакович Пулатов. Плавающая Евразия " - читать интересную книгу автора

сказал, не совсем связно, уходящий из жизни отец. Но Давлятов не мог так
сразу, зацепив кончик мысли, тянуть ее, наматывая в сознании, чтобы ясно
блеснула идея. Для глубоких умозаключений ему нужна была хотя бы внешняя
стабильность в быту, поэтому, прежде чем со всех сторон обдумать и понять
загадочную причину смерти отца, он стал быстро устраивать свои личные дела.
Маска мученика, ждущего сочувствия, не мешала ему быть расторопным - с
первой же встречи он чем-то понравился директору ИПЗ (Института
прогнозирования землетрясений) и уже на следующий день был принят туда
сотрудником. В тот же вечер он разыскал в окраинном районе Шахграда дом
своей давней знакомой Шахло. С ней он разговорился случайно лет семь назад
на художественной выставке в Москве, где Шахло сто-, яла у шахградского
стенда в роли поясняющего искусствоведа.
Между ними сразу же возникло нечто роковое, и всю неделю, пока Шахло
была в Москве, они не разлучались ни на минуту. Перед отъездом Шахло
всплакнула, Давлятов же, заметив это, облегченно вздохнул в предвкушении
разлуки, ибо все роковое и страстное, будь то в любви или в ненависти,
пугало его.
Шахло вроде бы обрадовалась их новой встрече, хотя почему-то сразу же
заметила, что и эта их встреча продлится, наверное, не более недели, ибо со
дня на день ждет она вызова в Москву, где решила обосноваться навсегда. Кто
ее должен был вызвать, она не сказала, да и Давлятову это было неинтересно,
только пробормотал он, всматриваясь в ее свежее, не изменившееся за это
время лицо:
- Странно, я из Москвы - бегом, а ты туда - стремглав...
Ее же, из чисто женского любопытства, все интересовало, и она
заставила Давлятова рассказать об альманахе, о том, какой удар нанес его
душе вдохновитель и вождь Шаршаров. Почему-то это взбудоражило ее, но не
прямой связью, а странным ходом, и она больше полунамеками призналась в
том, в чем дала себе когда-то клятву не признаться никому, даже Давлятову,
- от Той их московской страстной связи родила она сына, который живет то у
нее, то у тети, то еще у какой-то дальней родственницы, но нигде не
приживается из-за своего характера.
Новость эта ничем не тронула Давлятова, он даже не поинтересовался
именем своего незаконнорожденного сына и лишь после отъезда Шахло в Москву
вдруг забеспокоился, осознав, что есть в Шахграде некто для него кровный,
родной, хотя, может быть, замешен на дурной крови, которою нравственные
люди время от времени выпускают, чтобы не рождались случайные химеры,
фантомы, выродки, постояльцы психиатрических больниц или детских
трудколоний.
Давно, еще с античных времен, замечено одно диковинное свойство всех
мучеников за идею. В период неверия они предаются разврату, дабы потом
опять подняться на высоту спасительного очищения. Такая полоса не миновала
и Давлятова, хотя на работе его по-прежнему считали добрым, скромным малым,
не помышляющим ни о научных знаниях, ни о служебной карьере, - никто не
опасался его, ибо не замечали в нем склонности к интригам. Казалось,
окружала его какая-то спасительная аура, которая защищала его от любой,
даже самой изощренной интриги, - а ведь не было в институте ни одного лица,
не связанного так или иначе с какой-нибудь интригой.
Первое время молодые сотрудники всматривались в Давлятова, видно тайно
сочувствуя пострадавшему от благородного порыва, но потом оказалось, что