"Вольфганг Ганс Путлиц. По пути в Германию (воспоминания бывшего дипломата) " - читать интересную книгу автора

ежедневно с самого утра появлялся во дворе. Не было такой мелочи, которой бы
он сам не занялся. В комнате его можно было поймать только во время
перерывов. Как только раздавался звук дворового колокола, он, как правило,
немедленно отправлялся по хозяйству. Остальное его интересовало очень мало.
Дважды в своей жизни он с матерью совершил путешествие по Италии. В общем и
целом то, что имело отношение к культуре, его не трогало, и он был рад,
когда его оставляли в покое. Бесспорно, он охотно слушал, как мать играет на
пианино. Однако, если в это время приходил главный швейцар, которому
понадобилась карболка, либо выяснялось, что для винокурни требуются тряпки,
находящиеся в кладовой, он без всяких колебаний мог довольно грубо поднять
мать из-за рояля, когда звучали самые прекрасные места из ноктюрна Шопена.
Его почти не трогало и то, что на протяжении многих лет мать сумела
превратить внутреннее убранство скромного замка в Лааске в коллекцию
достопримечательностей. Он так же охотно обошелся бы старой, обитой клеенкой
кушеткой и железной походной кроватью.
Если это только удавалось, он проводил вечера в коровнике, наблюдая,
как доят коров, и если мы, сыновья, были дома, то сопровождали его. Так было
и в этот раз. Только что был принят новорожденный бычок. Мы как раз
находились у телятника: отец хотел выяснить, достаточно ли хорош теленок,
чтобы оставить его на племя, или же его надо продать мяснику. В другом конце
коровника "мать" оплакивала своего наследника. Другие коровы включились в
этот концерт, так что едва была слышна человеческая речь. Отец вновь
вернулся к любимой теме о системе управления хозяйством, в которой
усматривал причину всех нынешних революционных беспорядков. Нас можно было
видеть из молочарни, где в это время мылись бидоны. Оттуда за нами наблюдала
одна из работниц - Анна Бузе. Она была несколько старше, чем Гебхард и я, но
в свое время являлась подругой наших детских игр. Тогда ее звали Анна Кнаак.
Во время войны она стала свинаркой, а недавно вышла замуж за возвратившегося
с фронта конюха Генриха Бузе и впервые стала обладательницей собственного
жилища. Она подошла к нам и, поговорив о пустяках, обратилась к отцу с
просьбой: [29]
- Господин барон, наша печь не тянет, нужно, наверно, переложить
дымоход.
- Анна, - ответил отец, - я приду сегодня наверх, в комнату, и
посмотрю.
Когда она вернулась к своим бидонам, отец взглянул на нас:
- Дети, я скоро, действительно, не в состоянии буду все делать сам. А
если не делать все самому? Разве можно чего-нибудь добиться с чужим
управляющим?
Я очень хорошо понял, к чему клонит отец, и благоразумно воздержался от
ответа. Конечно, я мог бы заняться печью для Анны. Но я по опыту знал, что
сейчас речь пойдет не о конкретных вещах, а о том, что имеет принципиальное
значение для моего будущего. Отец относился к своим рабочим так же, как он
относился к нам, детям. Нельзя было сделать ни одного шага без того, чтобы
не спросить его согласия. И вот в эту систему он хотел включить меня, а это
было именно то, чему я противился всеми силами.
Не только вопрос о печи для Анны, вопросы всей жизни Анны решал отец.
Даже своим браком она была обязана исключительно ему. Правда, в юности
Генрих некоторое время ухаживал за ней, однако никогда ее не любил. Скорее
он любил красавицу Мету, племянницу машиниста молотилки Лембке. Мета была