"Владимир Пузий(Аренев). Смерть Харона" - читать интересную книгу автора

странник: юн возрастом, в руках - какой-то посох неправильный, сандальи на
ногах крылатые.
Хозяин же при виде такого гостя встал из-за стола, раскинув руки:
"Здравствуй, Психопомп! Зачем пришел? Не от безделья, верно".
Гермес невесело смеется: "Да, скучать мне не приходится, ты прав! Теперь
же - и вдвойне. Ты знаешь, умер Харон".
Кузнец кивнул: "Жаль старика. Любил работу..."
"Деньги он любил!" - смеется Психопомп. "А впрочем, даже пусть будет так -
но делал все, что мог".
"Как все мы", - подытожил здесь кузнец. "И всех нас ждет один конец -
могила".
"Ты стал как люди говорить".
"Увы, когда живешь средь стаи воробьев, то, сокол, будешь прыгать и
чирикать, как воробей".
Молчание вернулось к столу и село властным басилевсом, разглядывая
действующих лиц.
Одно, жены хозяина лицо, - сияло, отражая свет очажный, а два других -
светились мягким светом: своим, а не очажным. Только вот у кузнеца тот
свет казался тусклым, пригасшим, а лицо у Психопомпа новозажженным факелом
искрилось.
Хозяин оглянулся на жену.
"Не беспокойся, ничего не вспомнит", - ответил на незаданный вопрос
Гермес. "Вреда я ей не причиню".
"Не сомневаюсь", - вымолвил кузнец.
"Теперь о деле".
"Да, теперь о деле. Харон погиб. Чего же хочет Зевс?"
"С чего ты взял, что Зевс чего-то хочет?"
"Ну кто ж тогда? Наверное, Аид. Ему, конечно, боязно остаться с таким
количеством взбесившихся теней на Стикса с Ахероном берегах".
"Ты угадал", - ответил Психопомп. "Естественно, он хочет, чтобы снова
переправляться через реку тени могли".
"Ну что ж, пускай себе отыщет Харона нового. А я... причем здесь я?"
Гермес развел руками: "Отыскать Харона нового, поверь, не так уж сложно.
Но лодку..."
"Лодку?"
"Лодку. Ты забыл, что вырезал когда-то для Харона ладью его? Так вот,
теперь она другого слушаться не стала бы. А впрочем, какая разница? -
ладьи-то больше нет".
"Мне очень жаль", - сказал тогда хозяин, но сухо и бесчувственно.
"Скорблю".
"И это все?"
"И все. Чего же боле?" - язвительно и горько вопросил кузнец.
"Так значит, нам ты не поможешь?"
"Пойми, Гермес: и Гера, и отец меня еще с младенчества ростили шутом,
слугой, рабом, уродом, зверем! Рожденный вопреки отцовой воле, ему в
упрек, я был лишь жалкой маской в театре, где актеры на ходулях играют
"Жаб" Аристофана. Я там был одной из жаб, ничуть не больше, - смешная
тень, мешающая всем, всех забавляющая - только это, не олимпиец, а... не
знаю, кто".
"Ну-у, здесь ты..."