"Николай Раевский. Дневник галлиполийца" - читать интересную книгу автора

каждый день.
Очень характерно, что ни один генерал не полюбопытствовал зайти в трюмы
и посмотреть, как разместились войска{20}. Лишний раз припоминается: "Нельзя
вливать вино новое в мехи старые".
12 ноября.
Всевозможные противоречивые распоряжения сыплются градом. То мы
выгружаемся, то не выгружаемся, и, самое главное, никто не считает нужным
ознакомить нас, офицеров, с положением вещей. Генерал сегодня наговорил Ш.
(подполковник нашей батареи) дерзостей и в заключение патетически
воскликнул: "Пора подумать о родине". Ш. напомнил генералу, что африканские
колонии, да и здешние места тоже, вряд ли являются для нас родиной.
С довольствием немного лучше. Вместо 1/16 хлеба получили по 1/4 и по
половине галеты.
Приемы обращения с турками у союзников очень свирепые. Сегодня стою на
палубе - вдруг выстрел с миноносца. Снаряд лег у азиатского берега перед
носом какой-то шлюпки. Она продолжает на всех парусах идти дальше. Очередь
из двух орудий - снаряды ложатся у самой лодки, она круто поворачивает и
направляется к миноносцу. Навстречу ей выходит французская шлюпка, берет
турок на буксир и тянет к своему кораблю. Кажется, в конце концов французы
их отпустили, но, во всяком случае, манеры обращаться с местным населением у
них решительные. В результате среди турок чрезвычайно популярны большевики.
К нам они относятся хорошо, но, кажется, это потому, что в простоте душевной
они всех русских считают большевиками.

Галлиполи

26 (13) ноября.
Наконец день выгрузки настал. С "Херсона" перешли на маленький
"Христофор", после томительного ожидания "отдали концы" и двинулись к
берегу. Мне сильно нездоровилось. От голода кружилась голова, но все-таки не
хотелось возвращаться в Константинополь. Иначе потом было бы трудно
вернуться к своим.
Вблизи городок оказался гораздо приветливее. Набережная, как муравьями,
усеяна русскими. Одни завтракают, другие усиленно истребляют вшей, пользуясь
тем, что на солнце в затишье совсем тепло, третьи просто бродят по городу,
разминая затекшие от неподвижности ноги. В толпе русских снуют черные, как
смола, сенегальцы, французские матросы в беретах с красными помпонами,
нарядные греческие полицейские. Я настолько ослабел, что с трудом сошел по
скользкому трапу и качался на суше как пьяный. Голова кружилась жестоко, и в
глазах ходили черные круги. На берегу сразу выдали фунта по полтора хлеба и
по полбанки консервов. Съел почти весь хлеб с "Compressed Cooked Corned
Beef", и сразу на душе стало легче. Могу теперь писать. Повеселели и
солдаты.
Через час веселой и довольно нестройной толпой двинулись через
полуразрушенный город к казармам. Узкие улицы полны народа. Лавки завалены
всякой снедью. Пронзительно выкрикивают мальчишки: "карош, карош, карош..."
Много зелени - полуосыпавшийся инжир, знакомые по Крыму кипарисы и никогда
еще не виденные, декоративно-красивые пинии, лавры, оливки и еще какие-то
совершенно незнакомые деревья. Тихо и тепло, как в апреле на Севере.
Отвыкшие от ходьбы ноги плохо слушаются. Часто садимся отдыхать и наконец