"Богомил Райнов. Заядлый курильщик" - читать интересную книгу автора

ночевали у нас на кухне.
Однажды, придя из школы, я заглянул в кабинет и увидел незнакомого
посетителя крупного телосложения и с бритой головой. Незнакомец засиделся.
Из соседней комнаты я не мог слышать разговора, потому что гость говорил
вполголоса.
- Кто это был? - спросил я, когда посетитель ушел.
- "Дежурный", - ответил отец, уткнувшись в бумаги и явно собираясь
наверстать упущенное.
- Взломщик? - вскричал я, и голос мой задрожал от волнения. Еще бы,
ведь это была кличка знаменитого в то время взломщика сейфов.
- Да. Только что его выпустили из тюрьмы, - снова пробормотал отец.
- И зачем ты ему понадобился?
- Предлагает вместе выпускать фальшивые деньги... - засмеялся Старик.
У него была такая привычка - неожиданно рассмеяться. В такие мгновения
лицо его странным образом преображалось, молодело. Увидев, что я не отхожу
от письменного стола и у меня готов сорваться с языка новый вопрос, отец
перестал смеяться, посерьезнел и объяснил:
- Друг с фронта вернулся. Ну ладно, мне надо работать.
Человек, считавшийся "утонченным эстетом" и "аристократом духа", не
видел ничего особенного в дружеской беседе с уголовником. Ранг и занятие
человека для него не имели никакого значения. Он гораздо больше общался со
своими учениками, чем с коллегами профессорами. Студенты часто приходили к
нему домой или приглашали его на свои вечеринки.
Случалось, конечно, и ему ошибаться в людях, но гораздо чаще ему
достаточно было беглой беседы с человеком, чтобы разобраться в нем.
- Не води ты больше ко мне этого Ноздрева! - сказал он однажды, после
того как я явился к нему с одним мошенником и хвастуном, предлагавшим издать
какую-то книгу отца.
Для краткости Старик характеризовал знакомых литературными прозвищами.
По его примеру и я иногда пользовался этим приемом, но не так удачно.
- Неплохой человек, - сказал я как-то об одном близком нам человеке, -
правда, немного он Дон-Кихот.
- Дон-Кихот? - возразил отец. - Да это живой Тартарен.
Многочисленные и нередко странные связи Старика отнюдь не
способствовали разрушению фантастических легенд о нем, наоборот, они
по-своему питали их. Одни объявляли его чудаком, другие - выжившим из ума,
как выразилась сестра моего однокашника.
Находились также люди, которые считали, что безразборные знакомства
отца с разными типами объясняются своебразной писательской корыстью -
коллекционированием разновидностей человеческой фауны. Слов нет,
писательское любопытство в нем никогда не дремало, но в его связях с
окружающими оно никогда не выступало на передний план. Ограничиваться
рассмотрением людей сквозь лупу значило для него оказаться в роли врача,
исследующего больного не с целью лечения, а ради изучения особенностей
болезни.
Пристрастность была чертой его темперамента. Если ему доводилось стать
свидетелем чего-либо, он не мог равнодушно пройти мимо. Вот почему ему, в
молодости бывшему сторонником политической неангажированности, было
уготовано - прежде чем он разделил наши позиции - с головой окунуться в одну
политическую драму: македонскую. Не хочу сказать, что он забросил