"Леонтий Иосифович Раковский. Жизни наперекор (Повесть о Марлинском) " - читать интересную книгу автора

к солдату вообще, стараясь постичь его помыслы и душу.
Но казарменное положение все-таки тяготило Бестужева. Не было своего
угла, где можно почитать, а главное - пописать. Нельзя было остаться одному
со своими мыслями и планами.
И Бестужев обратился к командиру батальона с просьбой разрешить ему
жить на квартире. В Кавказском корпусе вообще допускались подобные мелкие
поблажки разжалованным офицерам.
Майор Васильев встретил просьбу рядового Бестужева не весьма
доброжелательно.
- Я подумаю. Ступай! - неласково изрек он.
Васильев боялся взять на себя ответственность, хотел, как говорится,
"под рукой" разузнать, как поступают в таких случаях в других гарнизонах,
например в крепости Бурной. А главное - хотел посовещаться с женой: без нее
майор Васильев не принимал никакого решения.
- Пущай живет на квартере! Ты же за нее платить не будешь! - ответила
майорша.- Сказывают, энтот Бесстыжев против царя шел. Так меньше станет
находиться промеж солдат и мутить их. И тебе же легше будет! - заключила
Секлетинья Онуфриевна.
На следующее утро майор вызвал Бестужева:
- Можешь наймать квартеру! Только гляди у меня - в казарму на ученья и
на посты являться вовремя! Ежели будешь опаздывать, пеняй на себя! -
угрожающе сказал командир батальона.
Подыскать квартиру помог Иван Петрович Жуков. Он жил неподалеку от
цитадели в двухэтажном доме татарина Ферзали. Жуков занимал комнату в
верхнем этаже, а внизу у хозяев оставалась свободная комната с кухней. Было
еще одно удобство - внизу, в маленькой комнатушке, помещался денщик Жукова
Платон Сысоев. И Бестужеву можно было воспользоваться услугами Сысоева.
Надеяться на то, что майор Васильев разрешит Бестужеву иметь солдата для
услуг, как дозволялось это в Тифлисе некоторым разжалованным офицерам, не
приходилось.
Александр Александрович договорился с Ферзали и тотчас же перетащил к
нему свои скромные пожитки. Устроившись на квартире, Бестужев, по своему
обыкновению, сразу же стал знакомиться с бытом и жизнью народа, среди
которого ему пришлось жить. Он запросто хаживал к хозяевам поговорить, хотя
Ферзали, как все татары, был немногословен. Бестужеву хотелось поскорее
научиться татарскому языку. Чужие языки вообще давались ему легко. И он с
увлечением взялся за дело.
"Я принялся за татарский, доберусь и до Гафиза",- писал он братьям.
Такое простое, дружественное отношение русского расположило Ферзали и
его семью к постояльцу. Сухопарый, как саранча, Ферзали и его толстуха жена
Анджа-Ханум, а за ним и все их соседи стали звать Бестужева Искандер-Век.
Дом Ферзали находился неподалеку от цитадели, и Бестужеву было нетрудно
являться в казарму вовремя. Он присматривался к своим товарищам, наблюдал и
с каждым днем все более узнавал солдат. Поначалу большинство солдат
относилось к этому разжалованному с некоторым предубеждением, как-никак
бывший офицер, барин. Им не очень было понятно, за что его выслали на
Кавказ. Но этот "барин" держался со всеми так просто, ни в чем не показывал
своего внутреннего превосходства. Солдаты уважали Бестужева за ум, за
меткое, острое словцо, на которое он был так охоч. И старики солдаты
отзывались о нем так: пришибленный судьбой, но башковитый!