"Кристоф Рансмайр. Последний мир " - читать интересную книгу авторатолько мух и прочую нечисть, но и всю свою огромную серую тушу. Бревна
палисада и деревья сплошь и рядом остались без коры и были гладки, как полированный камень. Но довольно. Ни слова больше. Не в это утро. Не у этого окна. Может, позднее. Ступай. Исчезни. Без слова, резким, скупым жестом, едва ли более энергичным, чем тот, каким отгоняют комнатную муху, Август оборвал референта и вновь погрузился в созерцание носорога. Легкий жест Его руки. Этого было достаточно. Двору не требовалось полных фраз и законченных суждений. В судебных палатах, за письменными столами и в архивных хранилищах уже восприняли некий знак; это не был эдикт, однако недостающее можно было добавить без труда. Плохой слуга Риму тот, кто не умел разглядеть в резком жесте Его десницы знак величайшего недовольства и даже гнева. Как образ поэта и содержание его творчества нашли дорогу наверх, подвергнувшись при этом превращениям и деформации, так теперь жест Императора, глубоко врезавшаяся память о легком жесте Его руки отыскали обратную дорогу вниз, через устный рассказ, и при этом подверглись тем же законам искажения. Каторжная тюрьма, заметил кто-то в конференц-зале и потянулся к графину с водой; Тринита-деи-Монти, минимум три года, а то и четыре. Лагерь, прошептал другой, Кастельветрано, к сицилийским камнерезам. Чепуха, этот знак определенно не более чем приказ о годичном запрете писать; в крайнем случае без барышей останется; а может, всего-навсего лишится до осени привилегий на путешествия. Так, для острастки. В истории выполнения приказов подобные ситуации не редкость, вот и на сей раз подданным предстояло в меру собственной фантазии и воображения заинтересован в этом и прочих столь же пустяковых делах. Жест. Движение руки. Этот знак, проходя по инстанциям власти, медленно, очень медленно спускался в нижние ее эшелоны. Аппарат ревностно взвешивал все трактовки. Поэт больше не выступал. Двор хранил молчание. Белый конь Назона жил в свое удовольствие, без седла и уздечки, просто как украшенье усадьбы, носился в парке на Пьяцца-дель-Моро, и речь на стадионе Семь прибежищ казалась почти забытой, а между тем знак Императора достиг наконец той ступени, на которой удары действительно раздавали, а не только назначали, на которой двери камер действительно захлопывались и год тюрьмы был не только формулой приговора, но частью жизни. Итак, глубоко внизу, совсем близко от реальной жизни, некий председатель в итоге вынес решение; в присутствии двух свидетелей незадолго до обеденного перерыва он продиктовал безучастному писарю, что движение Его руки означает прочь: прочь с моих глаз! Но прочь с глаз Императора значило - на край света. А краем света были Томы. Глава четвертая Вот и прочитаны каменные скрижали. Голые, еще блестящие от уксуса и слизи, поверхности отражали трепетный свет фонаря. Только теперь Котта почувствовал изнеможение и холод. Ночной мороз нахлынул в сад Назона. На листве и клочьях луба в чащобе, даже на веерах папоротников выросли ледяные |
|
|