"Е.Б.Рашковский, А.Я.Гуревич и другие. Человек в истории: Личность и общество " - читать интересную книгу автора

человеческого духа? Ответ, казалось бы, прост: в текстах. Текстах-рецептах,
текстах-камнях, текстах-комментариях, жанровых текстах, требующих
"доработки" со стороны читателя (зрителя) и др. Но именно здесь - при
анализе разнопорядковых источников - и возникает немаловажная трудность в
изучении культуры и ее истории. Дело в том, что тексты обладают разной
ориентированностью: одни из них (причем очень серьезные, например,
толкования Библии) рассчитаны на популяризацию, усреднение идей, другие
принадлежат к числу уникальных феноменов культуры. И те и другие, на мой
взгляд, - явления именно культуры. Вопрос в том, в каких из них культура
предстает не ментальностью, а именно культурой. На первый взгляд - в
текстах, рассчитанных на "профана" 7, ибо именно типичность, усредненность
лишенных первозданной остроты проблем будто бы обнажает мировоззрение эпохи
("из какого сора растут стихи..."). Автор такого рода произведений,
наделенный, как правило, недюжинным темпераментом, необходимым для
"обращения в веру", для внедрения в массы не им созданных идей или моральных
установок, является, вне всякого сомнения, индивидуальностью, степень
самовыражения которой в известной мере служит опорой для воссоздания образа
человека определенного культурного ареала. Но вот вопрос - личность ли он?

Н. А. Бердяев, размышляя об эпохе российского культурного ренессанса
1900-1910-х годов, со многими творцами которого он был близок, говорил, что
"в то время очень хотели преодолеть индивидуализм, и идея "соборности",
соборного сознания, соборной культуры была в известных кругах очень
популярна. . . Русский ренессанс требовал возврата к древним истокам, к
мистике Земли, к религии космической. . . Это было. . . проповедью
органической культуры в противоположность критической культуре просвещения.
Художники-творцы не хотели оставаться в свободе индивидуализма, оторванного
от всенародной жизни. То было время очень большой свободы творчества, но
искали не столько свободы, сколько связанности творчества" 8. Что означает
эта связанность? Индивид может быть сколь угодно красноречив, социально
активен, страстен и при этом не испытывать "потрясения всего существа". Он
может быть чрезвычайным эгоцентриком, но не испытывать устремленности к
тому, что выше его, что лишь брезжит на горизонте нового бытия. Подчинение
индивидуального, уникального, особого Логоса всеобщему, в терминологии тех
лет - Эросу, означало для Н. А. Бердяева "равнодушие к теме о личности и
свободе". "Андрей Белый, - продолжал он, - индивидуальность необыкновенно
яркая, оригинальная и творческая, сам говорил про себя, что у него нет
личности, нет "я". . . Это только подтверждало для меня различие между
индивидуальностью и личностью. . . В личности есть моральный,
аксиологический момент, она не может определяться лишь эстетически. Поэтому
для личности совсем не безразлично, откуда приходит экстаз и к чему он
относится, важно не только "как" но и "что"" 9.
Этот пассаж подтверждает высказанные в других книгах мысли Н. А.
Бердяева о том, что личность определяется только свободой, целостностью,
универсальностью, единичностью; даже субстанциальностью ее определить
нельзя, ибо это отдавало бы натуралистическим мышлением о ней;
индивидуальность же непременно связана с индивидом, корнями уходящим в род,
с материальным миром, с действиями в мире социальном. Индивидуальность
обязательно, как бы самобытна она ни была, зависит от биосоциальной природы
человека, чем социум к тому же прекрасно научился манипулировать.