"Валентин Распутин. Пожар (Повесть)" - читать интересную книгу автора

говорили: зло - это обратная сторона добра с тем же самым лицом, косящим не
вправо, а влево, а считалось, что зло - это еще не обращенная, вроде
язычества, в лучшую нравственную религию сила, делающая дурно от своей
неразвитой звериной натуры, которая не понимает, что она делает дурно. Если
бы удалось между добром и злом провести черту, то вышло бы, что часть людей
эту черту переступила, а часть еще нет, но все направлены в одну сторону - к
добру. И с каждым поколением число переступивших увеличивается.
Что затем произошло, понять нельзя. Кто напугал их, уже переступивших
черту и вкусивших добра, почему они повернули назад? Не сразу и не валом, но
повернули. Движение через черту делалось двусторонним, люди принялись
прогуливаться туда и обратно, по-приятельски пристраиваясь то к одной
компании, то к другой, и растерли, затоптали разделяющую границу. Добро и
зло перемешались. Добро в чистом виде превратилось в слабость, зло - в силу.
Что такое теперь хороший или плохой человек? А ничего. Устаревшие
слова, оставшиеся в языке как воспоминание о дедовских временах, когда с
простотой и наивностью человека оценивали по его душевным жестам, по
способности или неспособности чувствовать, как свое собственное, чужое
страдание. В житейской же практике уже тот ныне хороший человек, кто не
делает зла, кто без спросу ни во что не вмешивается и ничему не мешает. Не
естественная склонность к добру стала мерилом хорошего человека, а избранное
удобное положение между добром и злом, постоянная и уравновешенная
температура души. "Хата с краю" с окнами на две стороны перебралась в центр.
Что прежде творилось по неразумению, сделалось искусом просвещенного
ума. От чего веками уходили, к тому и пришли. Не пришли, а скоренько
подъехали на моторе, объявив величайшей победой человека то именно, что
уходили пешком, а подъехали на моторе.
Так вот, о достатке. Есть достаток, и даже не маленький, а все не
живется человеку с уверенностью ни в сегодняшнем, ни в завтрашнем дне, все
словно бы бьет его озноб, и озирается он беспокойно по сторонам. Не весь,
стало быть, достаток, чего-то недостает. Себя, что ли, недостает - каким мог
он быть при лучшем исходе, и эта разница между тем, чем стал человек и чем
мог он быть, взыскивает с него за каждый шаг отклонения.
В долгих и обрывистых раздумьях перебирая жизнь во всем ее распахе и
обороте, пришел Иван Петрович к одному итогу. Чтобы человеку чувствовать
себя в жизни сносно, нужно быть дома. Вот: дома. Поперед всего - дома, а не
на постое, в себе, в своем собственном внутреннем хозяйстве, где все имеет
определенное, издавна заведенное место и службу. Затем дома - в избе, на
квартире, откуда с одной стороны уходишь на работу, и с другой - в себя. И
дома - на родной земле.
И нигде не получалось у него быть дома. На земле - что не затоплено, то
опорожнено лесозаготовками, и ни заботы этой земле, ни привета. В себе
полный тарарам, как на разбитом и переворошенном возу. А коль нет приюта ни
там, ни там, не будет его, как ни старайся, и посредине.

- Уезжаешь, значит? - спросил Афоня, вместе с которым вышли после
работы из гаража. Слух уж прошел, что подал Иван Петрович заявление.
- Уезжаю.
- И что там, куда едешь?
- Хлебушко. Пашут, сеют, а уж после убирают. Помнишь, как в Егоровке
было?