"Энн Райс. Мэйфейрские ведьмы ("Мэйфейрские ведьмы" #2) " - читать интересную книгу автора

швейцарского богослова-кальвиниста, Я был слишком молод, чтобы кто-либо мог
принять меня за священника, и посему не мог воспользоваться документами
Юния. До того момента я путешествовал как его преданный и старательный
компаньон и носил скромную протестантскую одежду - в таком обличье я и
отправился дальше, теперь уже в одиночестве.
Сожжения ведьм в Шотландии ужасали меня. Как ты знаешь, шотландцы были
и остаются столь же злобными и беспощадными, как французы и немцы, ничему,
похоже не научившись у более милосердных и разумных англичан. Предпринимая
это первое самостоятельное путешествие, я испытывал такой страх, что не в
силах был оценить даже красоту шотландских высокогорных лугов.
Более того, увидев, что жители маленькой, расположенной в совершенной
глуши деревушки не знали других занятий, кроме разведения овец, я еще
сильнее испугался их невежества, дикости и суеверия. Свою лепту вносили и
расположенные неподалеку развалины некогда величественного собора,
торчавшие из высокой травы подобно костям левиафана, а также видневшиеся
вдалеке, на противоположной стороне глубокой долины, руины заброшенного
замка с круглыми башнями и маленькими окнами-бойницами.
Как я смогу хоть чем-то оказаться здесь полезным, если рядом нет Юния,
всегда готового прийти мне на помощь? Добравшись наконец до самой деревни,
я понял, что опоздал: ведьму сожгли несколько часов назад и теперь возле
места казни стояли телеги, дабы увезти прочь ее останки и головешки костра.
Одна телега за другой наполнялись золой, почерневшими поленьями,
костями и углями, а затем, провожаемая угрюмыми взглядами обитателей
деревушки процессия выехала за ее пределы и направилась в луга. Тогда-то я
и увидел Дебору Мэйфейр, дочь ведьмы.
Руки у нее были связаны, платье - порвано и запачкано. Устроители
казни взяли девочку, чтобы она своими глазами увидела, как пепел ее матери
будет развеян по ветру.
Она стояла, не произнося ни звука. Расчесанные на прямой пробор черные
волосы густыми локонами ниспадали на спину, голубые глаза оставались
сухими.
Какая-то старуха, стоявшая возле меня и взиравшая на происходящее,
сказала:
- Девчонка не пролила ни слезинки - явный ведьмин признак.
Но мне-то было знакомо это пустое выражение детского лица, сонная
походка и безразличие к происходящему, когда на ее глазах выгребали
содержимое телег и лошади копытами расшвыривали по земле золу и пепел.
Примерно в таком же состоянии я бродил по улицам Амстердама, осиротев после
смерти отца. Помню, как люди говорили что-то, обращаясь ко мне, но я не
удостаивал их ответом и даже не поворачивал головы. Не было такой силы,
которая могла бы заставить меня в то время выйти из ступора. Даже когда
меня трясли и шлепали, я сохранял все то же чрезвычайное спокойствие и лишь
слегка удивлялся, с чего это кому-то понадобилось совершать столь странные
действия. Мне было гораздо интереснее смотреть на косые лучи солнца,
освещавшие стены, чем видеть свирепые лица или прислушиваться к рычанию,
срывавшемуся с перекошенных злобой губ.
После сожжения матери высокую, статную, исполненную достоинства
двенадцатилетнюю девочку отхлестали плетьми. Взрослые насильно повернули ее
голову так, чтобы она видела, как плеть со свистом опускается на ее спину.
- Что с нею будет дальше? - спросил я у старухи.