"Энн Райс. Мэйфейрские ведьмы ("Мэйфейрские ведьмы" #2) " - читать интересную книгу автора

Дебора не пожелала отвечать ни на один вопрос из тех, что ей задавали.
Но когда жена Рёмера, которая жила в Обители всю свою жизнь, пришла к ней и
дала ей вышивание и иглу, Дебора довольно сноровисто приступила к работе.
К концу недели жена Рёмера и жены других наших агентов научили ее
плести кружева, и она все время проводила за этим занятием, но на слова,
обращенные к ней, не отвечала. Подняв голову от рукоделия, она молча
обводила собравшихся долгим взглядом и вновь возвращалась к своим кружевам.
К женской части нашего ордена, к тем женщинам, которые не были женами
наших агентов, а являлись исследовательницами и сами обладали определенными
способностями, Дебора, похоже, питала явное отвращение. Со мною она также
не желала разговаривать, но зато перестала бросать полные ненависти
взгляды. Когда я предложил ей пойти погулять со мной по городу, она
согласилась, и вскоре город буквально вскружил ей голову. В таверне Дебора
позволила заказать ей вина, хотя ее немало удивило зрелище добропорядочных
женщин, сидящих здесь за яствами и вином. Впрочем, подобное удивляет и
других иностранцев, немало поездивших по свету. Я много рассказывал ей о
нашем городе, о его истории, о терпимости властей к различным взглядам и
мнениям. Я говорил о том, как сюда из Испании бежали евреи, спасаясь от
преследований, рассказывал, что католики здесь мирно уживаются с
протестантами и здесь никого не преследуют за колдовство. Я водил ее к
книготорговцам и печатникам. Мы нанесли краткий визит в дом Рембрандта ван
Рейна, где всегда толпились ученики и куда всегда так приятно было
заходить.
Его любимая Хендрике, которой я искренне восхищался, умерла два года
назад, и он жил вдвоем со своим сыном Титусом. Я предпочитал полотна,
которые он писал в этот период жизни, тем, что он создавал ранее, когда
находился в фаворе. Нынешние нравились мне своей странной меланхолией. Мы
выпили по бокалу вина с молодыми художниками, постоянно собиравшимися в
мастерской, чтобы учиться у мэтра. Здесь Рембрандт впервые обратил внимание
на Дебору, хотя ее портрет он написал позже.
Моим постоянным стремлением было развлечь Дебору, отвратить ее от
снедающих ее мыслей и показать ей многообразие мира, частью которого могла
теперь стать и она.
Дебора хранила молчание, но я видел, что ей понравились художники. В
особенности ее внимание привлекали портреты, написанные Рембрандтом, и,
конечно, сам этот добрый и гениальный человек. Мы посещали множество
мастерских и беседовали с другими художниками. Мы побывали у Эммануэль де
Витте и у других живописцев, работавших тогда в Амстердаме. Кое-кто из них
до сих пор остается другом нашего ордена. Казалось, в атмосфере мастерских
Дебора отогревалась душой, и ее лицо ненадолго становилось мягким и нежным.
Однажды мы проходили мимо магазинов ювелиров, и именно тогда Дебора
слегка коснулась белыми пальцами моей руки, попросив остановиться. Белые
пальцы... Я пишу о них, потому что они крепко врезались мне в память. Ее
тонкая кисть была совсем как у взрослой женщины, и от этого прикосновения я
испытал к ней робкое желание.
Дебору очаровало зрелище мастеров, режущих и шлифующих бриллианты,
расхаживающих между столами купцов и богатых клиентов, съезжавшихся со всей
Европы, если не сказать - мира, чтобы купить прекрасные камни. Я очень
сожалел, что из-за отсутствия денег я не мог купить для Деборы какую-нибудь
красивую вещь. Жена Рёмера великолепно нарядила Дебору, и купцы сразу же