"Лев Разгон. Непридуманное" - читать интересную книгу автора

ходить-то было страшно. В этих домах пытали и убивали. Но там не было слез.
Там могли кричать и кричали от боли, от ужаса, от страха...
Но там не плакали. Во всяком случае я не помню и мне об этом не
рассказывали. Болевая точка этой гигантской раковой опухоли была тут.
Плакали здесь, в этом доме. На Кузнецком мосту, 24. Здесь помещалась
"Приемная". Приемная ОГПУ, НКВД, НКГБ, КГБ... Названия менялись, существо
оставалось прежним. И до самого последнего дня, перед тем, как ударить по
дому чугунной бабой, висела на нем вывеска "Приемная КГБ" и аккуратное,
золотом по черному, на десятилетия, на века сделанное объявление: "Прием
граждан круглосуточно"...

x x x
А ведь было время, когда я ходил в этот дом, совершенно не задумываясь
о том, каким он ко мне обернется. Это было, вероятно, году в 25-м. На
Кузнецком, 24, помещались "Курсы Берлица". Это были курсы, где по какой-то
системе, придуманной неизвестным нам, еще довоенным Берлицом, быстро научали
иностранным языкам.
Меня понесло на эти курсы потому, что мой двоюродный брат в это время
был в Китае начальником Политуправления у Чан-Кай-Ши. Меня с безумной силой
тянуло делать революцию в Китае, кузен мой обещал меня забрать с этой целью
к себе, при условии, если я выучу французский язык. Почему французский, бог
знает! Конечно, я ему поверил и устремился сюда, на Кузнецкий мост, 24.
Старый трехэтажный дом. "Приемной" на первом этаже еще нет. Она
появится после, вероятно, году в 35-м или 36-м.
Я быстро взбегал по лестнице на третий этаж. Лестница никогда не бывала
пустой. Потом уже, много-много лет спустя, я вспоминал, что, кроме меня и
мне подобных - веселых, беспечных, часто элегантных, почти всегда
молодых,-- по этой лестнице подымались и другие люди: пожилые или молодые,
одетые хорошо или плохо, но все с печатью горя на лице, все --
неулыбающиеся, озабоченные.
Мы вместе входили или взбегали по лестнице и расходились: одни направо
-- на курсы Берлица, другие налево.
Дверь налево почти всегда открыта, поэтому не видна маленькая вывеска
на ней: "Политический Красный Крест". В открытую дверь был виден длинный
коридор, всегда забитый людьми.
Как страшно! - ни разу тогда я не задумывался ни об этой странной
вывеске, ни об этих людях. Я бежал на свои идиотские курсы, где красивая,
молодая женщина с указкой в руках показывала нам на развешенные по стенам
красивые рисунки, по-французски объясняла: это - красивый деревенский дом;
вот это девочка играет в волан. И еще подобную чепуху. На этих курсах
запрещалось употреблять какие бы то ни было русские слова.
Несколько месяцев я учился узнавать, как по-французски называются
разные, мне ненужные, предметы, и однажды на концерте в Колонном зале
услышал в ложе разговор двух дам. Они говорили по-французски, и я вдруг
потрясенно понял, что понимаю, о чем они говорят! Это было невероятное
ощущение! Впрочем, оно меня не подвигнуло на то, чтобы продолжать ходить
изучать французский язык после того, как мой кузен, вместе с другими
советскими советниками, бежал из Китая после переворота, устроенного
Чан-Кай-Ши. Я утратил всякий интерес к курсам Берлица и перестал ходить на
Кузнецкий, 24, и быстро забыл о двери налево, напротив курсов.