"Феликс Разумовский. Вселенский расконвой ("Зона бессмертного режима" #2)" - читать интересную книгу автора

максимуму, напоследок-то, пообщаться гормонально, однако было Ану что-то не
до баб, вернее, было что-то конкретно хреновато. Да, рубь за сто, Алалу не
соврал, и мерзкое его зелье уже проникало в мозг. Эх, вмазаться бы еще,
лечь, вытянуться, закрыть глаза, однако какое там - надо идти на таран. Еще
слава богу, что не с места в карьер, а медленно, торжественно и печально,
через процедуру расставания, пускание слезы, выкатывание желваков и
вибрации гортаней. Со всеми этими проявлениями истинной любви, несказанного
уважения и тотальной благодарности. Да, умирать что-то не хочется никому...
- Ну что, зверюга, подъем. - Ан надел на питомца парадный, из
кубаббары, ошейник, ласково похлопал по спине и, намотав на руку прочную,
из кованого орихалка, цепь, направился к массивной, открывающейся вбок
двери. К двери, которую он уже никогда больше не откроет. Никогда. М-да,
над этим стоило подумать. Но только не сейчас, не в этой жизни, времени
оставалось не так уж много. Алалу наверняка уже посматривает на экраны,
раскатывает губу, томится в ожидании его, Ана. И будет очень нехорошо, если
это его ожидание затянется. Так что, не мешкая, с энтузиазмом, сколько
хватало сил шагал Ан с питомцем по дебрям звездолета - вниз, вниз, вниз, в
трюм, на швартовочную палубу. Тускло мерцали аварийные огни, мягко пружинил
пластик пола, дружно звенели, задавали нужный темп шпоры, цепочка, ордена,
этакий веселенький, в темпе вальса, играемый заранее похоронный марш...
А вот на швартовочной площадке у бота Исимуда ничто не напоминало о
смерти - там царили оптимизм, надежда и атмосфера трудового подвига. Массы
с рвением грузили матбазу, Тот вел учет, Мочегон со всей свирепостью рычал,
Красноглаз в силу привычки бдил. Какой-то бородатый амбалистый хербей
спецкраской выводил по борту бота какие-то знаки. Хербей был упитанный,
спецкраска светящейся, знаки корявые, напоминающие абракадабру. Рядом
печалился угрюмый Исимуд, помешивал в ведерке и мрачно повторял:
- Ну почему же ты не слышишь сюда, Хурдонай? Ну почему же, азохенвей,
ты такой поц? Можешь залить себе все эти краски в тохес. Пустое это все,
пустое. Сегодня у меня были сон не в руку и скверное предчувствие...
- Ну не скажите, рабби, не скажите, - басом отвечал маляр, сплевывал
сквозь зубы и усиливал струю. - Это древнее магическое заклятье, которому
меня научила моя бабушка, их у меня уже целый талмуд. Зуб даю, должно
помочь. Прошу вас, добавьте растворителя.
Ловкий такой, самоуверенный хербей, почему-то сразу не понравившийся
муркоту - тот чуть было с ходу не взял его на зуб, верхний,
тридцатисантиметровый, очень похожий на кинжал...
- А за штурвал потом кто сядет? - мягко одернул его Ан, хмыкнул,
глянул на часы и сделал движение рукой. - Ну все, финита, аллес. Капут.
Время.
Негромко так сказал, вполголоса, как будто про себя, но услышали все -
трудовой накал иссяк, массы дружно затормозились, Мочегон заткнул фонтан,
Хурдонай прикрыл струю. Наступила тишина, но ненадолго, ее нарушил Ан. Он
был спокоен, чуть-чуть торжественен, слегка печален и на удивление краток.
- Я ухожу. Прощайте, ануннаки. И помните, что все мы когда-нибудь
сдохнем. Весь вопрос только - как. Я сказал.
Да уж, со спичем Ан не затянул, не изошел на красноречие, но столько
было в его словах силы, смысла и скрытой экспрессии, так величествен был он
на пороге своей смерти, что все присутствующие дрогнули, потупили глаза и
бухнулись на колени.