"Феликс Разумовский. Поганое семя ("Умытые кровью" #1)" - читать интересную книгу автора

сотрудницы НКВД в модных трусиках "Красная Москва". Ласковые, изголодавшиеся
по мужику послевоенные вдовы. Умные, ветреные, холодные, страстные. Бедра,
груди, губы... А ему никак не забыть глаза жены, хотя какая она ему
жена - невенчанная, некрученая. Чужая. Первая любовь из той далекой жизни.
Папироса зашипела и погасла - выгорела дотла. Словно жизнь. Зотов
положил окурок в карман и слегка коснулся холодного гранита: "Спи, приду
завтра". Надел фуражку и, не оборачиваясь, пошел прочь, подальше от
кладбищенской, нарушаемой лишь криками ворон тишины. Его страшные, покрытые
рубцами щеки были мокры - чертов снег, все идет и идет.

II

Жил Зотов на Четырнадцатой линии, на третьем этаже большого, некогда
буржуйского дома. Помогая себе тростью, он поднялся по истертым ступеням и,
шаркая накатом сапог, подошел к старинной, мореного дуба, двери. Опустил
воротник, вытер ноги и нажал одинокую кнопку электрического звонка.
Дверь ему открыла Дарья Дмитриевна, седая, верткая, как трясогузка, и
сразу же захлопотала, засуетилась, помогая снять реглан.
- Ну, Павел Андреевич, и погода. К неурожаю, такой-то декабрь!
С ней все в порядке, он проверял. Десятого года рождения, происхождения
пролетарского - никакой социальной отрыжки, Хабаровский край, зверосовхоз
"Заря". Характеристика по месту жительства положительная, по линии ГБ и
милицейских органов компромат отсутствует. Как приехала в октябре на
похороны, так с тех пор и осталась - пришлась ко двору. Баба с яйцами,
шумит, но дело знает. Аленка еще с больницы к ней привыкла, бабушкой зовет.
А та хоть и с улыбкой, но быстро навела в хозяйстве порядок - неряху
Прохоровну выгнала взашей. И самому Зотову доставалось: "Ты, Павел Андреич,
хочешь, обижайся, хочешь нет, но только хозяин из тебя паршивый. Из
распределителя икру опять привезли, а куда ее, икру-то? Тебе нельзя, Артем в
бурсе, Аленку ею в больнице закормили, а я на нее вовсе смотреть не могу. У
нас икрой собак кормят. Вот так, гноим добро, выбрасываем". Хоть и вышла
Дарья Дмитриевна из пролетариев, но хватка у нее была крестьянская, крепкая.
Он и не обижался, знал, что брехливая собака кусает редко. А поседела Дарья
Дмитриевна на глазах, за неделю. Дочь все-таки схоронила. Настя-то была на
нее похожа, такая же черноглазая, худенькая. И Аленка в нее пошла, росла
стройной, как тростинка. Пока не сломали...
- Да, снег идет. - Зотов сбросил с плеч реглан и, кряхтя, принялся
стягивать сапог. "Прописать ее надо, завтра позвоню Строеву, он сейчас
паспортный стол курирует. Уж всяко здесь не хуже, чем в совхозе среди
зверья. Пусть будет при внуках".
Он размотал байковые, накрученные поверх носков портянки и
удовлетворенно хмыкнул - ноги были сухие. Хорошие у него сапоги - с накатом,
шитые из добротной кожи, по спецзаказу. Лучшей обуви для непогоды не
придумать.
- Ты, Павел Андреевич, где обедать-то будешь? - Дарья Дмитриевна, не
спрашивая, забрала у него портянки и, распахнув дверь ванной, швырнула их в
грязное белье. - У себя или со всеми? Борщ сегодня украинский, с пампушками.
Во фланелевом халате, перевязанном крест-накрест оренбургским платком,
она была похожа на пулеметчицу и ни секунды не могла стоять на месте.
Достала чистые портянки, повесила на плечики реглан и стала подтирать в