"Джеймс Риз. Книга теней " - читать интересную книгу автора

...Но, читая все это, я наивно полагала, что это и есть жизнь. И все же
я не жалею ни о единой минуте, проведенной за книгами. Ни об одной. Я
благодарна им за утешение, за ту силу, которую они мне даровали. Не знаю,
что бы я без них делала, - ведь жизнь моя была ужасна. В таком ужасе нельзя
жить. А я жила - и выжила. Разумеется, я не говорю о тесном жилище, о
чахоточных девушках, спавших вчетвером в одной постели, или о каше из
толченых каштанов... Нет, я говорю о вещах куда более необычных, куда более
странных.
...Тут мне, увы, необходимо помедлить, чтобы набраться мужества.
Кое-что все-таки надо объяснить. Но колебания одолевают меня. Не то чтобы на
ум не шли нужные слова - как раз наоборот: боюсь, что, начав рассказывать
историю моей жизни, я не смогу остановиться. О нет, слова-то придут; но меня
смущает, что мне придется сдерживать поток воспоминаний. Однако я уже решила
все рассказать и себе самой поклялась, что сделаю это правдиво. Рассказать
все до капли, хотя в моей истории содержатся факты настолько абсурдные, что
подобные вещи и вообразить-то трудно, так что некоторые читатели даже,
по-видимому, не смогут в такое поверить.
...Но я прошу мне поверить, а то я не смогу продолжать. А что касается
тебя, мой Читатель... Конечно, у тебя наверняка есть причина, по которой ты
сейчас держишь в руках эту рукопись; или нет? Возможно, именно теперь она у
тебя появилась; если же нет, то просто доверься моему повествованию, и со
временем ты все поймешь.
... Итак, возвратимся в С***.
Прошли годы. Я по-прежнему жила отдельно от всех, отдельно от самой
жизни. Никто не трогал меня, и я не трогала никого. Меня ничто не касалось -
я не знала ни материнского нежного прикосновения, ни прикосновенья сестры,
ни прикосновенья любимого. Я превзошла всех в учебе, и мне, по существу,
разрешили самой выбирать, что я хочу изучить. И я то читала блаженного
Августина, то углублялась в лабиринты латинской грамматики... Книги, книги,
все больше книг. Но то была лишь зола, а не огонь и тепло.
Все кончилось однажды утром, когда я раскатывала тесто на кухне, - Боже
мой, а ведь с тех пор прошло не так много времени! Вошла сестра Исидора и
попросила уделить ей минутку. Мы вместе вышли из кухни. В молчании шли мы по
саду, ее окружавшему, ступая по каменным плитам узкой дорожки; весь сад был
обрамлен подстриженной живой изгородью из кустов самшита, которая не давала
травам из сада проникать на овощные грядки, опекаемые сестрой-экономкой, и
не позволяла кустистым томатам наваливаться на яркие клумбы с бегониями,
ирисами, олеандрами и ноготками, а также лиловыми агератумами и серебристыми
артемидами... Сестра Исидора спросила, как продвигаются мои занятия. Я
ответила, что хорошо. Довольна ли я работой на кухне? Да, солгала я; та
ответила, что рада это слышать. Наступило молчание, и я, почувствовав, что
пора нарушить его, еще раз выразила благодарность ордену урсулинок за то,
что те взяли меня в монастырь, когда я, совсем еще дитя, вся в слезах
постучала к ним в дверь. Сестра Исидора ответила на мои слова глубоким
поклоном.
- День конфирмации уже совсем недалек, - произнесла наконец монахиня.
Она стояла передо мной выпрямив спину, высокая, а длинные ее пальцы, похожие
на лапки паука, казалось, ткали невидимую паутину. Я пристально посмотрела в
ее бесцветные глаза, ибо чувствовала, что в этих словах прозвучал мой
приговор.