"Джеймс Риз. Книга теней " - читать интересную книгу автора

пользовалась покровительством настоятельницы, никто, даже сестра Клер де
Сазильи, отличавшаяся непреклонною волей в деле наведения порядка в школе
для старших воспитанниц, не решался призвать ее к ответу.
Перонетта обладала неограниченным правом входа в покои матери Марии.
Она проводила там больше времени, чем в дормитории. Она в любое время могла
ускользнуть в ее изящно обставленные комнаты, куда больше никому не
позволялось входить (одной мне повезло иметь привилегию пользоваться ее
библиотекой), и пропадать там часами; в самый разгар дневной жары она
раздевалась почти догола и блаженствовала на холодном каменном подоконнике.
А тем временем для всех остальных продолжал действовать заведенный в С***
наистрожайший распорядок, в котором во время летних вакаций допускались
очень незначительные послабления.
Не стану с полной уверенностью утверждать, что мать Мария знала о
поведении племянницы. Кто-нибудь вполне мог пожаловаться ей на то, что
Перонетта отсутствует на церковной службе, на занятиях или отлынивает от
чего-то еще. И все-таки следует принимать во внимание, что, хотя со мной
настоятельница была крайне добра, в монастыре ее боялись; вернее, сестер
пугали ее красота и необыкновенность натуры.
Разумеется, она не могла не заметить, что запасы вина в ее личном
погребе убывают, что неподвижный воздух ее покоев хранит свежий запах
недавно выкуренных сигар, что некоторые предметы одежды пропадают, и так
далее.
Но если она все это и замечала, то не подавала виду, и Перонетта
проказничала безнаказанно. Так продолжалось весь конец июля и первые недели
августа, и все это время я была постоянной спутницей Перонетты - ведь я
считалась ее репетитором. Конечно же, наши занятия были сплошным фарсом.
- Перонетта, - говорила я, - твоя тетушка опасается, что ты можешь
отстать в сентябре, когда начнутся регулярные занятия.
- В сентябре? - обычно переспрашивала она. - Господи помилуй...
Господи, помилуй нас всех, если я останусь тут до сентября!
И хотя я действительно старалась как могла, по крайней мере поначалу,
мне так и не удалось пробудить у нее интерес к учебе. А тем более повлиять
на ее поведение. Иногда во время уроков, проходивших, если позволяла погода,
в монастырском саду, мне приходило в голову, что я с равным успехом могу
обращаться к белке или камню.
К истории душа у нее не лежала. "Ерундовые подвиги людей давно
умерших", - заявляла она. Ее мнение об орфографии: "За всю жизнь не написала
ни слова, которое не могу выговорить". Математика, по ее отзыву, "создана
для купцов", от греческого и латыни у нее "болит голова", а после немецкого
"хочется вымыть язык с мылом". Ее письменный французский был сносен, почти
хорош, а разговорный - свеж, изящен и правилен, сам звук его ласкал слух.
Репетиторство продвигалось туго. Посреди занятия она могла сорваться с
места и убежать куда-нибудь, куда угодно, предоставив открытую книгу власти
стихий. Урок, во время которого мне удавалось завладеть ее вниманием хотя бы
на полчаса, можно было рассматривать как невероятный успех, после которого
мной овладевало искушение отдохнуть до конца дня. Что более всего
удивительно, Перонетте часто удавалось хорошо отвечать экзаменующим ее
учителям. Возможно, она слушала более внимательно, чем это могло показаться;
возможно, она действительно что-то усваивала. Скорей же всего она ловчила.
Как бы там ни было, после таких ее периодических успехов у меня словно