"Анри Де Ренье. Сказки для самого себя " - читать интересную книгу автора

оттененном сумерками, лесная тень.
Часы па колокольне пробили пять; листок сорвался с маленького вяза,
покружился, лег на воду и остался и пей неподвижен. Я спустился к лодке, и
она тихо отчалила.
Два гребца коснулись остриями своих весел о ровную и плотную воду, где
ломаный след от лодки пробежал до берегов. Зашевелились побеги травы, и один
из тростников, самый большой, долго качался.
Передо мной была молчаливая дорога реки, спокойствие ее течения или
прелесть ее поворота; затем, при моем приближении, пейзаж, к которому я
ехал, разделялся. Он раздваивался и скользил по обе стороны в виде ряда
деревьев, лугов, листвы, одинаковый или разный на двух берегах. Если я
поворачивал голову, это двойное прохождение снова соединялось позади меня, в
новом расположении и с новой неожиданностью; вид его изменялся по мере того,
как я ехал вперед, навстречу тому, что доставляло новые, разнообразные
мотивы его переменчивости.
Это были: луга с росистой травой, за которую задевали лоскутья тумана,
дороги, обсаженные тополями, тростники и ирисы с гибкими цветами в виде
шпаг; все это с точностью отражалось в воде, и хотя день еще только начал
убывать, была такая тишина, как в самый спокойный вечер. Мраморные крапинки
неба, усеянного тучами, сыпались здесь и там маленькими камешками в воду,
которая, отяжелев, казалось, опускалась в своих берегах.
Она опускалась тем сильнее, что прибрежные высоты еще более возвышались
над ней своею зеленью. Близость больших деревьев, все более и более
многочисленных и высоких, налагала на нее печать еще большей строгости. Туда
углублялись тенистые ходы; сумрак возводил там сводчатые гроты, на пороге
которых прекращались последние отблески неба во влаге - и река вошла в лес
своими эбеновыми водами вместе с лодкой, так что я уже не видел более
деревянных весел в руках гребцов, которые загадочным шестом, казалось,
заклинали теперь подземный ужас некоего Стикса!


Они долго гребли и иногда, сообразуясь с интересностью места,
останавливались, чтобы отдохнуть. Тогда лодка внедрялась прочно, и как бы
припаянная к своему отражению, и эту окаменелую воду, где с весел падали
капельки, одна за другой счетчицы тишины, которая отсчитывала свои минуты на
этих кропотливых водяных часах.
Вечер пришел, или, вернее, я пришел к нему. Он жил в лесу и казался там
сродным тяжелой прибрежной листве. Место было молчаливое, и лодка упорно
стояла там, где река, расширившись в озеро, казалось, оканчивалась, черная,
бесформенная и стойкая, не продолжая своего течения, бесконечно углубляясь,
наслаивая свои волны и накопляясь в себе.
Одновременно с тем, как вид моей прогулки изменялся с нараставшими
сумерками и почти наступила ночь, спокойствие моего сознания выродилось,
сквозь все оттенки меланхолии, в своего рода, тоску; я уже хотел приказать
гребцам вернуться и покинуть этот одинокий бассейн, где отражалась только
тишина, которая была душою тени, как вдруг заметил, в стороне от маленькой
бухты, дом, печальный, запертый и прелестный настолько, что у меня явилось
желание сорвать в окружавшем его саду одну из прекрасных роз, растущих там.
Я буду вдыхать, думалось мне, ее запах, возвращаясь угрюмым водным путем,
который привел меня сюда.