"Анри Де Ренье. Черный трилистник" - читать интересную книгу автора

чередовались с. тисами, подрезанными в вид" пирамид и с кипарисами,
подстриженными в виде обелисков.
Их отражения делались металлическими в спокойной воде, где отражения
статуй, казалось, таяли, расправлялись в каком то подобии иной жизни, -
менее образы, чем тени, потому что всякая вода немного волшебна, и если даже
она совершенно спокойна, неизвестно, что может дремать в ней.
Остальная часть сада состояла из квадратов леска; ограда из жесткою и
гладкого букса окружала сад. Внутри его, под высокими деревьями, всегда
приходилось ходить по мертвым листьям. В каждом из квадратов, из которых два
приходилось по сторонам бассейна, таилась какая-нибудь неожиданность. Здесь
капля за каплей сочился ручеек; часы, созданные природой, отмечали время;
там слышно было эхо. Голос доносился очень издалека, и благодаря потере
слогов возникала забавная путаница. В двух других находились две круглые
скамейки из мрамора или камня, со сфинксами или дельфинами в качестве
локотников. Над садом возвышалась терраса с балюстрадой. Ее дорожки, убитые
желтым песком, окаймляли тканые цветники и плоские лужайки. На нее
поднимались по покатым исходам, а также спускались в средней части ее, по
лестнице, откуда можно было видеть себя в бассейне внизу, так что с каждой
ступенькой, казалось приближаешься к .самому себе. Эта лестница называлась
Лестницей Нарцисса.
Бассейн продолжался тремя водными аллеями, которые протягивались от
него в разные стороны. Это были как бы дороги памяти, где воспоминание
словно шло тихими шагами но их длинным дрожащим зеркалам. Солнце исчезнувшее
за деревьями, еще согревало камень ступеней, где Гермас в этот день, сидя,
вкушал удовольствие полного погружения в свои сны. Воспоминание о Гермотиме
примешивало к ним немного грусти и некоторую иронию. Он видел перед собой на
песке причудливые и неправильные фигуры, несвязную геометрию которых ушедший
начертил вчера но время разговора концом своей эбеновой трости; линии
перекрещивали свои разорванные круги и спирали, подобные тем, которые
изгибала серебряная змейка на рукояти тонкого черного шипа трости.
Эта трость была чем-то в роде светского полу-кадуцея, подобие которого
Гермотим обыкновенно носил, но одной из памятных Змеи еще не доставало в
эмблеме, и молодой мудрец, казалось, ждал случая, когда восполнится
сходство. Поэтому он был осмотрителен с самим собой, и эта осторожность
поднимала его несколько суровую прелесть до тихой важности, которая, при ее
совершенном изяществе, не лишена была некоторой изысканности.
Гермас думал о мудрости Гермотима и вспоминал речи его. Почти каждый
день два друга приходили наслаждаться этим прекрасным садом. Гермотим
сожалел немного о том, что замка более не было. Его библиотека, его кабинет
медалей, его галереи античных бюстов были бы пристанищем от летних дождей,
которые иногда умащали своим ливнем бронзу статуй или металлическою зелень
тисов и скатывались жидкими алмазами с отяжелевших листьев. Гермотим
оплакивал все это, угадывая красоту жилища по красоте садов.
Они были украшены с большим декоративным вкусом, хотя и своевольный и
силлогистический порядок указывал на то, что они были созданы тонким и
властным разумом и задуманы, судя по созерцательному собранию бронз и вод,
мечтателем, быть может, слегка склонным к ипохондрии, который любил
сообразовать с ними свои постоянные грезы и углублять среди них свою
надменную, презрительную и угрюмую усладу.
Гермас и Гермотим отдыхали там часто, обыкновенно на этой последней