"Анри де Ренье. Провинциальное развлечение" - читать интересную книгу автора

наряду с ее благочестивыми упражнениями. В самом деле, моя тетушка отдавала
визит только Богу. Это было единственное отношение, заставлявшее ее выходить
из дому. Ее видели на улице, только когда она шла в церковь, в которой она
не пропускала ни мессы, ни вечерни, ни молебна. Эта пунктуальность была
поводом для многочисленных приветствий, которыми сопровождался ее путь.
Особенно торжественными бывали выходы моей тетки от большой мессы. Ее
ожидали на паперти нескончаемые приветствия с поклонами и целованием руки.
Иногда вся группа провожала ее до самой двери ее дома, у которой частенько
раздавался звонок колокольчика, потому что, если моя тетка никого не
посещала, она почти каждый час принимала какого-нибудь посетителя,
являвшегося засвидетельствовать ей свое почтение. Такое поведение моей
тетушки было обусловлено одним твердо усвоенным ею после смерти ее мужа
принципом. Но если г-жа де Шальтрэ ни при каких обстоятельствах не делала
визитов, она не отказывалась от записок, которые отправляла адресатам через
Мариэту. Эти записки были знамениты в П., и получатели обменивались ими, как
некогда посланиями г-жи де Севинье. С них снимали копии. Я сказал уже, что
моя тетушка была местного знаменитостью, что не мешало ей быть очень
доступной. Дверь ее оставалась всегда открытой, за исключением дней болезни
и лечения, да, впрочем, и в эти дни некоторым привилегированным был открыт
доступ к тетушке. Все, кто обладал в П. каким-либо значением, по меньшей
мере, один раз в неделю бывали в салоне тетушки и дергали за оленью ножку.
Небольшое число избранных пользовалось правом ежедневного визита. Люди, на
долю которых выпадала эта честь, исполнились справедливой гордости, но не
дай Бог им пренебречь этой честью - они боялись даже подумать об этом: моя
тетушка ревниво наблюдала за ними, и эта короткость рассматривалась ею как
знак величайшего внимания.
Я мог бы прибавить еще много штрихов к этому портрету тетушки Шальтрэ,
заимствуя их из повествований моего отца и рассказов матери. Есть и такие,
которые были подмечены мною самим во время моих детских посещений П. Дети
умеют наблюдать, хотя не производят впечатления наблюдательных существ. Уже
в ту пору моя тетка вела описываемый мною образ жизни, о котором отец мой,
после ссоры, происшедшей между ним и его сестрою, продолжал получать
известия. Я думаю, что у него осталось несколько знакомых в П., с которыми
он состоял в переписке. Как бы там ни было, он частенько говорил о тетушке
Шальтрэ то с моею матерью, то со мною. Ссора с сестрой огорчала его, и он
сожалел о ней, потому что, несмотря на серьезную, вероятно, обиду, лежавшую
в ее основе, он сохранял привязанность к своей сестре. Эта привязанность
бывала даже иногда поводом разногласий между отцом и матерью. Мать
недолюбливала своей золовки, подсмеивалась над нею и называла ее "старой
эгоисткой", "старой психопаткой" или, в лучшем случае, "старой оригиналкой".
Отец протестовал против этих названий, впрочем, без особой настойчивости. Он
признавал за своею сестрою "некоторые качества", но не мог точно определить,
какие именно. Тогда мать пожимала плечами, отец же, в свою очередь, упрекал
ее в легкомыслии, в нежелании понять уродливостей существования,
обусловливаемых жизнью в провинции со всей ее узостью. Матери моей,
родившейся и воспитанной в Париже, в среде очень живой, очень подвижной, где
все изменяется и непрестанно обновляется, были очень чужды все эти нравы и
привычки маленького провинциального городка, и она не могла не находить их
вздорными. Но если атмосфера таких городков для некоторых является
удушливою, то других, напротив, она, так сказать, консервирует и, слепивши