"Анри де Ренье. Провинциальное развлечение" - читать интересную книгу автора

был сквозь деревья общественного сада угол Ярмарочной площади, вдруг снова
раздался пронзительный, режущий, рассекающий воздух крик сирены, и в то же
время из тьмы брызнули два ослепительных луча, бросаемые автомобильными
фонарями. Мне показалось, что я на миг увидел быстро мчащуюся, массивную,
стремительную машину; затем снова наступила тишина, столь глубокая, что я
услышал, как затрещало насекомое в пламени свечки. И я почувствовал, как мое
сердце бьется, бьется...

В первое время я попробовал интересоваться провинциальною жизнью и
ближе сойтись с обществом, собиравшимся в гостиной тетушки Шальтрэ. Я
попробовал завязать или возобновить знакомство с людьми, постоянно
посещавшими тетушку. В самом деле, говорил я себе, разве среди них не
найдется нескольких приятных мужчин и нескольких приятных женщин, общество
которых развлекало бы меня в моей праздности? Из маленькой комнаты, которую
я занимал тогда подле гостиной, мне было слышно, как приходили гости, и
иногда я присоединялся к ним. Тетушка, казалось, была польщена тем, что
"парижанин", как она называла меня, не гнушается скромными общественными
развлечениями маленького городка, и она хвалила меня за то, что ей хотелось
бы называть моим вниманием к ней. Так что спустя недолгое время перед
глазами моими прошли самые почтенные представители п-ского общества, как
мужчины, так и женщины. В этом благородном собрании я охотно держал роль
лица без речей. Когда мне случалось нарушать молчание, я замечал, что слова
мои вызывают некоторое изумление. Как бы бесцветным я ни старался быть, мои
самые безобидные речи производили на этих почтенных людей впечатление
чего-то непозволительного. Ясно было, что ни об одном предмете я не думал
так, как думают в П., и я казался тем более парадоксальным, что на все вещи
там были твердо установленные мнения, всякое противоречие которым считалось
настоящим оскорблением, как бы мягко и как бы вежливо оно ни было высказано.
Эта нетерпимость происходит от очень высокого мнения о себе обитателей П.,
являющегося результатом не столько личных тщеславий, сколько своего рода
местной гордости, которую все считают своим долгом разделять. Как бы то ни
было, я внушал род недоверия, смешанного с любопытством и изумлением; и я
довольно скоро заметил, что становлюсь объектом этого недоверия. Я
почувствовал, что я всегда останусь в П. каким-то втирушей, что, впрочем,
только радовало меня. Самое лучшее было, следовательно, примириться со своим
положением, не стараться побороть то отчуждение, которое проявлялось,
правда, осторожно, по отношению ко мне, и оставаться тихонько в стороне.
Выгодой такого положения было то, что оно давало мне полную свободу
наблюдать все, что говорилось или делалось в моем присутствии. Это
благоразумное поведение тотчас поставило меня в курс излюбленных занятий,
вкусов, идей хорошего общества П. и разговоров, которые обыкновенно велись в
нем.
Главною темою этих разговоров были, понятно, хозяйственные дела.
Хозяйство, подробности его ведения, цены на провизию, кулинарные рецепты
являлись самым привычным их фоном. Эти экономические вопросы приводили к
разбору и оценке состояний. Интересовались имуществом каждого до последнего
су. Обследование достигало невероятной мелочности, которая посрамила бы всех
податных инспекторов. Покончив с вычислением, взвешиванием, спорами о том,
что каждый держал в своей шкатулке, тратил или откладывал, переходили "к
главе отношений", т.е. симпатий и антипатий, делаемых и отдаваемых визитов,