"Эрнест Ренан. Жизнь Иисуса" - читать интересную книгу автора

абсолютно не считается с четвертым Евангелием в многочисленных данных о
жизни Иисуса, которые он извлекает из "Воспоминаний апостолов"; более того,
во всех случаях, где замечается противоречие между четвертым Евангелием и
синоптиками, он становится на сторону мнения, диаметрально противоположного
четвертому Евангелию[40]. Это тем удивительнее, что догматические
тенденции этого Евангелия совершенно соответствуют взглядам самого Иустина.

То же самое следует сказать о лже-климентовых проповедях. Слова Иисуса,
цитируемые этой книгой, синоптического типа. В двух или трех
местах[41] есть, по-видимому, заимствования из четвертого
Евангелия. Но, конечно, автор "Проповедей" не придает этому Евангелию
апостольской авторитетности, так как по многим пунктам он вступает с ним в
очевидное противоречие. Марсион (около 140 г.), по-видимому, также не знал
этого Евангелия или не приписывал ему никакого значения[42]; это
Евангелие так хорошо отвечало его идеям, что, без сомнения, если бы оно было
ему известно, он с восторгом принял бы его и в своем стремлении обладать
идеальным Евангелием был бы вынужден составлять для себя исправленное
издание Евангелия Луки. Наконец, апокрифические Евангелия, которые можно
относить ко II веку, как, например, Первоевангелие Иакова, Евангелие Фомы
Израильтянина[43], пользовались как канвой синоптиками и вовсе не
считались с Евангелием от Иоанна.

Не менее существенны недоразумения, с которыми мы сталкиваемся при
чтении самого Евангелия от Иоанна. Каким образом рядом с точными и
определенными указаниями, в которых по временам чувствуется свидетель,
очевидец, попадаются речи, совершенно отличные от тех, которые приводятся
МатФесм? Каким образом в разбираемом Евангелии нет ни одной притчи, ни
заклинания бесов? Как объяснить себе, что наряду с общим планом
жизнеописания Иисуса, в некоторых отношениях более удовлетворительным и
более точным, нежели у синоптиков, встречаются странные места, в которых
чувствуются догматические тенденции самого редактора, идеи, довольно чуждые
Иисусу, а по временам и указания, заставляющие относиться к добросовестности
автора с известной осторожностью? Как, наконец, объяснить, наряду с самыми
чистыми, самыми справедливыми, поистине евангельскими взглядами, эти темные
стороны, в которых мы привыкли узнавать вставки пламенного сектанта? Мог ли,
в самом деле, Иоанн, сын Зеведеев, брат Иакова (о котором, однако, ни разу
не упоминается в четвертом Евангелии), написать на греческом языке эти
лекции отвлеченной метафизики, не имеющие ничего себе подобного у
синоптиков? Мог ли автор Апокалипсиса[44], по существу своему
иудаист, в течение немногих лет[45] до такой степени отделаться
от своего стиля и идей? Мог ли "апостол среди обрезанных"[46]
составить сочинение, более враждебное к иудаизму, нежели все сочинения
Павла, труд, в котором слово "иудей" почти равносильно понятию "врага
Иисуса"?[47] Мог ли тот апостол, на пример которого ссылались в
пользу своего мнения[48] приверженцы празднования еврейской
Пасхи, говорить с некоторого рода презрением о "праздниках иудеев", "Пасхе
иудеев"?[49] Все это весьма серьезно, и что касается лично меня,
то я совершенно не допускаю мысли, чтобы четвертое Евангелие было написано
пером бывшего галилейского рыбака. Но что вообще это Евангелие вышло около
конца I или в начале II века из одной из школ Малой Азии, примыкавшей к