"Эрнест Ренан. Жизнь Иисуса" - читать интересную книгу автора

где говорилось только о Петре, он был вместе с ним и даже впереди
его[72]. Эти чувства легкой ревности обнаруживались между
сыновьями Зеведеевыми и прочими учениками еще при жизни
Иисуса[73].

Со времени смерти своего брата Иакова, Иоанн остался единственным
наследником интимных воспоминаний, хранителями которых, по общему признанию,
были эти два апостола. Эти воспоминания могли храниться лицами, окружавшими
Иоанна, и так как понятия той эпохи о литературной добросовестности
значительно отличались от наших, то какой-либо ученик мог взяться за перо
вместо апостола и сделаться вольным редактором его Евангелия или, что
вернее, это сделал кто-либо из тех многочисленных сектантов, наполовину уже
отдавшихся гностицизму, которые еще начиная с конца I века принялись в Малой
Азии коренным образом изменять идею Христа[74]. Он мог также, не
задумываясь, говорить от имени Иоанна, как не задумывался благочестивый
автор второго послания Петра написать его от имени этого апостола.
Отождествляя себя с любимым апостолом Иисуса, он усвоил себе все его
чувствования, вплоть до его слабостей. Отсюда проистекают эти вечные
напоминания

предполагаемого автора о том, что он последний из свидетелей-очевидцев,
оставшихся в живых, отсюда и то удовольствие, с каким он берется
рассказывать об обстоятельствах, которые могли быть известны ему одному.
Отсюда столько черточек мелочной точности, имеющих характер примечаний
истолковывателя: "было шесть часов", "наступила ночь", "имя рабу было Малх",
"они развели огонь, ибо было холодно", "хитон же был
несшитый"[75]. Отсюда, наконец, и беспорядочность изложения,
неправильность в ходе рассказа, бессвязность первых глав; все это признаки
необъяснимые, если исходить из предположения, что разбираемое Евангелие
представляет собой не более, как богословское сочинение без всякого
исторического значения, но эти черты нетрудно объяснить, если смотреть на
рассказ как на воспоминания старца, редактированные без участия того, кому
они принадлежат, воспоминания то удивительной свежести, то, видимо,
потерпевшие некоторые переделки.

Действительно, необходимо резко отличать друг от друга отдельные части
Евангелия Иоанна. С одной стороны, это Евангелие представляет нам канву
жизнеописания Иисуса, которая значительно отличается от синоптиков. С другой
стороны, оно влагает в уста Иисуса речи, по тону, стилю, приемам, содержанию
не имеющие ничего общего с Logia, переданными у синоптиков. В этом втором
отношении разница такова, что приходится определенно выбирать или то, или
другое. Если Иисус говорил так, как утверждает Матфей, то он не мог говорить
так, как пишет Иоанн. В выборе между этими двумя авторитетами ни один критик
не колебался и не будет колебаться. Резко отличаясь от простого,
беспристрастного, выразительного тона синоптиков, Евангелие Иоанна
представляет на каждом шагу озабоченность апологета, задние мысли сектанта,
намерение доказать тезис и убедить противников[76]. Конечно, не
напыщенными тирадами, тяжелыми, написанными плохим языком, даются
нравственному чувству весьма мало, Иисус создавал свое божественное дело.
Если бы даже Папий не сообщил нам, что Матфей записал поучения Иисуса на их