"Эрнест Ренан. Жизнь Иисуса" - читать интересную книгу автора

прозрачной, безличной редакции отвечает синоптикам; второй своей мощной
индивидуальностью напоминает автора четвертого Евангелия. Следует ли,
излагая учение Сократа, держаться "Диалогов" Платона или "Бесед" Ксенофонта?
В этом отношении нет никаких сомнений: весь мир придерживается "Бесед", а не
"Диалогов". А между тем разве Платон не сообщает ничего о Сократе? Разве
может добросовестная критика, составляя биографию Сократа, пренебречь
"Диалогами"? Кто осмелился бы утверждать это?

Не высказываясь относительно фактической стороны вопроса о том, кто
писал четвертое Евангелие, и даже разделяя убеждение, что его писал никак не
сын Зеведеев, можно все-таки допустить, что это творение имеет некоторое
право носить название "Евангелие от Иоанна". Исторической канвой четвертого
Евангелия, по моему мнению, является жизнь Иисуса в том виде, как она была
известна среде, непосредственно окружавшей Иоанна. Я прибавлю, что, по моему
мнению, эта школа знала различные внешние обстоятельства жизни ее основателя
лучше, нежели группа, из воспоминаний которой сложились синоптические
Евангелия. Например, относительно пребывания Иисуса в Иерусалиме у нее были
данные, которыми не обладали другие церкви. Пресвитер Иоанн, который, по
всей вероятности, был не кто иной, как сам апостол Иоанн, считал, как
говорят, рассказ Марка неполным и беспорядочным; у него была даже целая
система объяснений пробелов этого повествования[96]. Сверх того,
некоторые места у Луки, в которых звучит как бы отголосок Иоанновых
преданий[97], доказывающих, что предания, сохранившиеся в
четвертом Евангелии, не были чем-то совершено неведомым для остальной
христианской семьи.

Мне кажется, этих объяснений достаточно для того, чтобы при дальнейшем
изложении были ясны мотивы, которые побудили меня отдавать предпочтение тому
или другому из четырех источников для жизнеописания Иисуса. В общей
сложности я причисляю четыре канонические Евангелия к достоверным
документам. Все они принадлежат столетию, следовавшему непосредственно за
смертью Иисуса, но историческая ценность их весьма различна. В отношении
поучений, очевидно, заслуживает особого доверия Евангелие Матфея; в нем
заключаются Logia, подлинные записи живых и непосредственных воспоминаний об
учении Иисуса. Кроткое и вместе с тем грозное сияние, божественная сила,
если можно так выразиться, подчеркивают эти слова, выделяют их из контекста
и дают критике возможность легко распознать их. Автор, задающийся мыслью
создать себе на основании евангельской истории верное представление,
обладает в этом отношении превосходным пробным камнем. Истинные слова Иисуса
обнаруживаются, так сказать, сами собой; стоит лишь столкнуться с ними в
этом хаосе преданий различной подлинности, как уже чувствуешь их звучность;
они сами выдают себя, сами занимают свое место в повествовании и сохраняют в
нем свою несравненную рельефность.

Повествовательные части, группирующиеся в первом Евангелии вокруг этого
первоначального ядра, обладают различной степенью достоверности. Здесь
встречается много легенд, довольно смутно очертанных, порожденных
благочестием второго христианского поколения[98]. Повествования,
общие у Матфея и Марка, носят на себе следы ошибок переписчика,
свидетельствующие о недостаточном его знакомстве с