"Эрнест Ренан. Жизнь Иисуса" - читать интересную книгу автора

Палестиной[99]. Многие эпизоды повторяются два раза, некоторые из
лиц также раздваиваются; это доказывает, что авторы пользовались различными
источниками, грубо сличая их между собой[100]. Евангелие от Марка
более положительно, более определенно, менее обременено эпизодами,
вставленными впоследствии. Из всех трех синоптиков он наиболее сохранил
древний, оригинальный характер[101], в него меньше всего вкралось
позднейших элементов. Фактические подробности у Марка отличаются чистотой,
которой тщетно было бы искать у других евангелистов. Он любит приводить
известные слова Иисуса на сирийско-халдейском языке[102]. Он
полон мелочных наблюдений, которые, без сомнения, принадлежат
свидетелю-очевидцу. Ничто не противоречит предположению, что этот
свидетель-очевидец, видимо, следовавший всюду за Иисусом, любивший его и
сохранивший в своей душе его живой образ, был никто иной, как сам апостол
Петр, как это и утверждает Папий.

Что касается Евангелия Луки, то его историческая ценность значительно
ниже. Это документ второго разбора. Повествование носит здесь более зрелый
характер. Слова Иисуса более обдуманны, более сочинены. Некоторые сентенции
доведены до крайности и извращены[103]. Составляя Евангелие вне
Палестины и, конечно, после осады Иерусалима[104], автор его
указывает местности менее точно, нежели оба другие синоптика; он имеет
ложное представление о храме как о здании, в которое ходят
молиться[105]; он не упоминает об иродианах; он опускает
подробности с тем, чтобы согласовать между собой различные
повествования[106]; смягчает некоторые части, повторять которые в
это время было уже неудобно ввиду того, что вокруг него идея о
божественности Иисуса[107] получала все более экзальтированный
характер; преувеличивает чудесное[108]; совершает ошибки
хронологические[109] и топографические[110]; опускает
еврейские слова[111] и, по-видимому, плохо знает еврейский
язык[112], не цитирует ни одного слова, сказанного Иисусом на
этом языке, все местности называет их греческими именами, иногда весьма
неискусно исправляет слова Иисуса[113]. Чувствуется во всем этом
компилятор, человек, не видавший непосредственно свидетелей, работающий над
письменными источниками и позволяющий себе изрядно их насиловать для того,
чтобы согласовать между собой. По всей вероятности. Лука имел перед собой
первоначальное повествование Марка и Logia Матфея. Но он обращается с ними
весьма свободно; то он сливает между собой воедино два эпизода или две
притчи[114]; то из одного делает два[115]. Он
перетолковывает документы по собственному разумению; у него нет абсолютной
объективности Матфея и Марка. Можно составить себе известное понятие об его
вкусах и особенностях: он отъявленный ханжа[116]; он настаивает
на том, что Иисус исполнял все иудейские обряды[117]; он демократ
и экзальтированный евионит, то есть большой противник собственности, и
убежден, что наступит для бедных возмездие[118]; он любит больше
всего анекдоты, на которых рельефно изображается обращение грешников,
возвеличение униженных[119], и нередко изменяет древние предания,
чтобы придать им именно такую окраску[120]. На первых же своих
страницах он приводит легенды о детстве Иисуса, рассказанные с теми длинными
дополнениями, с теми песнопениями и условными приемами, которые составляют