"Эрнест Ренан. Жизнь Иисуса" - читать интересную книгу автора

то-то; так как Иисус есть Мессия, то это же должно произойти с
Мессией"[124]. Слишком простые объяснения всегда бывают неверны,
если речь идет об анализе основ тех глубоких созданий народного чувства,
которые ставят в тупик все системы своим богатством и бесконечным
разнообразием.

Едва ли существует необходимость упоминать о том, что, пользуясь
подобными документами и желая брать из них только несомненно установленные
факты, приходится ограничиваться общим очерком. Почти во всех историях
древности, даже и в тех, которые гораздо менее легендарны, нежели эта,
подробности дают повод для бесконечных сомнений. Если перед нами два
рассказа об одном и том же факте, то весьма редко бывает, чтобы они оба
совпадали. Но при наличии одного лишь рассказа тем более причин для
затруднений. Можно утверждать, что из числа анекдотов, изречений, знаменитых
речей, передаваемых историками, нет ни одного достоверного. Разве
существовали стенографы для записи этих крылатых слов? Разве был всегда
наготове летописец, который бы записывал жесты, приемы, чувства исторических
лиц? Сколько бы мы ни старались выяснить истину насчет того, как именно
произошел тот или другой современный факт, мы этого не достигнем. Два
рассказа свидетелей-очевидцев об одном и том же событии существенно разнятся
один от другого. Следует ли поэтому отказываться от всяких красок в
повествовании и ограничиваться изложением одних условных фактов? Это значило
бы уничтожить историю. Разумеется,

я уверен, что за исключением некоторых кратких афоризмов, особенно
запечатлевшихся в памяти, ни одно из изречений, передаваемых Матфеем, не
может считаться буквальным; таким качеством едва могут похвалиться наши
стенографические отчеты. Я охотно признаю, что превосходный рассказ о
Страстях во многих отношениях только приблизительно верен. Но, однако,
возможно ли составить историю Иисуса, выпустив из нее эти проповеди,
благодаря которым физиономия его бесед передана нам с такой живостью, и
ограничиться в ней, подобно Иосифу и Тациту, одним сообщением, что "он был
предан смертной казни по распоряжению Пилата, подстрекаемого
первосвященниками"? По-моему, это было бы еще большей неточностью, нежели
та, которою мы рискуем, допуская подробности, почерпнутые нами из текстов.
Подробности эти не буквально верны, но в них заключается высшая правда; они
более истинны, нежели голая истина, в том смысле, что они представляют собой
истину, которая получила выразительный, красноречивый характер, которая
возведена на высоту идеи.

Я прошу тех читателей, которые найдут, что я дал преувеличенную веру
повествованиям, большей частью легендарным, принять в расчет высказанное
здесь мною соображение. К чему сведется жизнь Александра, если мы
ограничимся лишь фактами, точно известными о ней? Даже традиции, неверные в
известной своей части, заключают в себе долю истины, которою история не
может пренебрегать. Никто не упрекал Шпренгера за то, что, составляя
жизнеописание Магомета, он слишком считался с Хадифом или устными преданиями
о пророке и нередко приписывал своему герою буквальные выражения, известные
лишь из этого источника. Между тем, предания о Магомете в историческом
отношении ничуть не выше изречений и повествований, составляющих Евангелия.