"Эрнест Ренан. Жизнь Иисуса" - читать интересную книгу автора

протеста против его заблуждения он и произнес свой афоризм относительно
динария кесаря. Мудрый Иисус, далекий от мысли о каком бы то ни было
восстании, воспользовался промахом своего предшественника и мечтал о другом
царстве и о другом освобождении.

Галилея представляла собой нечто вроде горнила, в котором бурлили и
кипели самые разнородные элементы[235]. Необычайное презрение к
жизни или, лучше сказать, особенное влечение к смерти было естественным
следствием этих брожений[236]. Опыт не считается ни во что во
время великих фанатических движений. В Алжире в первое время французской
оккупации каждую весну появлялись вдохновенные мятежники, которые объявляли,
что они неуязвимы и посланы Богом изгнать неверных; на следующий год все
забывали об их смерти, и их преемники внушали такую же веру в себя. С одной
стороны, весьма суровое, а с другой, еще не очень придирчивое, римское
владычество предоставляло большую свободу. Такие грубые завоеватели, как ни
жестоки в своей расправе, не страдают подозрительностью, подобно всякой
власти, поставившей себе задачей соблюдение догмата. Они позволили все,
вплоть до того момента, когда вмешательство считалось необходимым. За всю
его скитальческую жизнь, мы не знаем, чтобы Иисус хотя бы один раз имел дело
с полицией. Благодаря такой свободе вообще и исключительному положению
Галилеи в том отношении, что она гораздо меньше терпела стеснений от
фарисейского педантизма, жизнь в этой местности представляла серьезное
преимущество перед Иерусалимом. Революция или, другими словами, мессианство
вскружило здесь всем головы. Все верили в предстоящее в ближайшем будущем
обновление; Священное Писание перетолковывалось в самых различных смыслах и
давало пищу самым колоссальным упованиям. В каждой строчке незатейливых книг
Ветхого Завета усматривалось обещание и в некотором роде программа будущего
царства, которое должно было дать мир праведникам и навеки запечатлеть
творение Божие.

Во все времена это разделение на две партии, противоположные по
интересам и идеям, служило для еврейской нации залогом силы в области
моральной. Всякий народ, призванный для высокой миссии, должен представлять
собой полный мир, заключающий в своих недрах противоположные полюсы. В
Греции на расстоянии нескольких миль находились Спарта и Афины, для
поверхностного наблюдателя два антипода, по существу же - сестры-соперницы,
необходимые одна для другой. То же было и в Иудее. Если развитие на севере,
в известном смысле, было не столь блестящим, как в Иерусалиме, то в общем
оно было столь же плодотворным; наиболее живые начинания иудейского народа
шли всегда оттуда. Полное отсутствие чуткости к природе, доходившее до
некоторой сухости, узости, строгости, сообщало чисто иерусалимским
начинаниям характер грандиозный, но в то же время печальный, бесплодный,
отталкивающий. Иерусалим не мог бы завоевать человечество при помощи своих
торжественных учителей, безвкусных канонистов, лицемерных и желчных ханжей.
Север дал миру наивную Самаритянку, смиренную Хананеянку, страстную
Магдалину, доброго воспитателя Иосифа, Деву Марию. Север один создал
христианство; наоборот, Иерусалим - истинная родина упорствующего иудаизма,
созданного фарисеями, фиксированного Талмудом и дошедшего до нас, пережив
Средние века.