"Эрнест Ренан. Жизнь Иисуса" - читать интересную книгу автора

никакого умственного напряжения. Он проповедовал не свои убеждения, а себя
самого. Нередко особенно великие и особенно бескорыстные натуры, при
особенной возвышенности духа, носят именно такой характер вечного
прислушивания к самим себе и крайней степени чувствительности, в общем
свойственной женщинам[263]. У них уверенность в том, что Бог
живет в них и вечно занят ими, до такой степени сильна, что они нисколько не
опасаются импонировать другим; наша сдержанность, уважение к чужому мнению,
отчасти составляющая наше бессилие, им совершенно несвойственны. Эта
экзальтированная индивидуальность не есть эгоизм, ибо подобные люди,
одержимые своей идеей, с полной готовностью отдают свою жизнь, чтобы ею
запечатлеть свое дело: это доведенное до крайности отождествление своего "я"
с тем делом, которому оно себя отдает. Те, которые видят в новом учении
только личную фантазию основателя, гордятся таким отношением его к своему
делу; для других, которые видят только результаты, в этом заключается перст
Божий. Здесь безумие соприкасается с вдохновленностью, но только безумный
никогда не пользуется успехом. До сих пор умственное помешательство еще
никогда не влияло сколько-нибудь серьезно на ход человечества.

Без сомнения, Иисус не сразу дошел до такой высшей степени
самопознания. Но возможно, что с первых своих шагов он уже определял свои
отношения к Богу как сына к отцу. В этом заключается главная его
оригинальность и в этом нет ни малейшего признака его расы[264].

Ни иудей, ни мусульманин не понимали этой восхитительной теологии,
основанной на любви. Бог Иисуса не тот грозный владыка, который нас убивает,
когда ему вздумается, проклинает, когда ему вздумается, спасает, когда ему
вздумается. Бог Иисуса наш Отец. Мы чувствуем его, прислушиваясь к легкому
дуновению, которое в нас взывает: "Авва, Отче!"[265]. Бог Иисуса
не пристрастный деспот, избравший Израиль своим народом и
покровительствующий ему против всех и вопреки всем. Это Бог человечества.
Иисус не может сделаться ни патриотом, как Маккавеи, ни теократом, как Иуда
Гавлонит. Смело возвысившись над предрассудками своей нации, он основывает
всеобщее братство по Богу. Гавлонит проповедовал, что лучше умереть, нежели
называть "господином" кого-либо, кроме Бога; Иисус предоставляет называться
"господином" кому угодно, а для Бога сохраняет более нежное название.
Отдавая земным властям, представителям силы в его глазах, дань почтения,
полную иронии; он создает высшее утешение, прибежище к Отцу, который у
каждого есть на небесах, истинное Царство Божие, которое каждый носит в
своем сердце.

"Царство Божие" или "Царство Небесное"[266] были любимыми
выражениями Иисуса для определения того переворота, который он вносил в
мир[267]. Как и все почти мессианские термины, эти слова взяты из
книги Даниила. По словам автора этой необыкновенной книги, за четырьмя
светскими царствами, которым суждено погибнуть, последует пятое, царство
"святых", которое будет вечным[268]. Естественно, что это Царство
Божие на земле служило темой для самых различных толкований. Для многих это
было царство Мессии или нового Давида[269]; для иудейской
теологии "Царство Божие" чаще всего ни что иное, как самый иудаизм, истинная
религия, монотеистический культ, благочестие[270]. В последнее