"Герберт Розендорфер. Великие перемены " - читать интересную книгу автора

объяснить тебе происходящее довольно трудно.
Посетителями было двое стражников, очень вежливых, хотя и в
отвратительно зеленых одеждах. Они обратились ко мне с просьбой описать ход
событий, приведших к несчастью. Я сообщил, что мог. Они записали мой
рассказ, а потом спросили, кто я. Это было очень некстати.
Я назвал свое имя: Гао-дай. "Ага, - сказал один из стражников, - Ки
Тай-цзе". - "Так и есть", - признался я.
Они поинтересовались моим возрастом, что я указал в соответствии с
правдой, и спросили, где я живу. Я сообщил: у господина Ши-ми в Минхэне,
назвал номер дома и название улицы.
Дело в том, что большеносые окружены номерами и различными указывающими
обозначениями, как панцирями. Можно подумать, что суть большеносости по
меньшей мере наполовину состоит из мертвых безжизненных номеров. Каждая
улица, каждый переулок имеет твердо установленное обозначение, которое может
быть изменено только по особому распоряжению Высокой управляющей инстанции.
И каждый дом тоже имеет твердо установленный номер, изображенный на
прикрепленной к нему дощечке. Повсюду номера, номера, номера. Большеносые
всегда возят с собой ящички и записочки с номерами, у них есть книжечки с
необозримым несчетным числом номеров, которые они постоянно перелистывают.
Везде, куда ни посмотришь - номера. Номера окаймляют жизнь большеносых и
пляшут вокруг них, и у меня такое чувство, что номера уже начали подавлять
их жизнь. Я предчувствую, что в один прекрасный день номера обретут
самостоятельность, выбросят на свалку ставших ненужными большеносых и станут
хозяевами жизни. Но, справедливости ради стоит сказать, что по-другому тут и
нельзя. Большеносых слишком много. Иного способа различать одного от
другого, помимо присвоения им номеров, еще не придумано. Все вокруг
становится сложнее и сложнее. Разве у нас, в нашем родном времени не
возникает чувство, что наша жизнь тоже неприятно усложняется? Но я скажу
тебе: все это ничто по сравнению со сложностью мира большеносых.
Я думаю, что это закон: все, что растет, все, что развивается в
какой-либо форме, склонно усложняться. По всей видимости, причиной близкой,
увы, гибели мира, являются не нечистоты и грязь, которые жители земли
наваливают на нее, не перенаселение, а возрастающее усложнение всего и
каждой системы, уже развивающейся или пока что еще неизвестной, которая
потом задушит мир в своих сетях. Но довольно об их номеромании.
Белый дом, в котором я поневоле находился, был, как ты конечно
догадался, больницей. Здесь не так, как у нас. Мы вознаграждаем своего врача
до тех пор, пока здоровы, и прекращаем вознаграждать его, если заболеваем,
поэтому у нас каждый врач заинтересован в том, чтобы его пациенты были
здоровы. Здесь же все наоборот: совершенно необъяснимым образом врачу
платят, когда болеют. Соответственно врачи весьма заинтересованы в том,
чтобы их пациенты все время болели. Но это возмещается тем, что никто,
насколько я понял, сам не оплачивает ни своего врача, ни, например,
пребывание в больнице. Это берут на себя большие важные учреждения, одно из
которых называется "О, страх". Занимается ли этим "О, страх" из
человеколюбия или - что, скорее всего - здесь кроется какой-то обман,
который я еще не распознал, я не знаю. Во всяком случае, когда я покидал
больницу, мне сказали: все в порядке, мне ничего не нужно оплачивать, это
сделает одно учреждение, которое меня и безвременно усопшего Гоу-лана вместе
с его шестнадцатислоновой Ma-шин избавило от страха (это звучит