"Николай Андреевич Римский-Корсаков. Летопись моей музыкальной жизни " - читать интересную книгу автора

совершенно. Помню лишь, что музыкой занимался мало и ничего не сочинял, но
почему - не знаю. Убивал я время среди товарищей по выпуску. Однажды
приезжал ко мне Канилле и прогостил у меня дня два. От Балакирева я получил
несколько писем. На несколько дней я ездил в отпуск к своим на Сонион- Сари.
Так прошло все лето - скучно и вяло.
Товарищеский кружок нельзя было назвать интеллигентным. Вообще, за
все время 6-летнего пребывания моего в училище я не могу похвастать
интеллигентным направлением духа в воспитанниках Морского училища. Это был
вполне кадетский дух, унаследованный от николаевских времен и не успевший
обновиться. Не всегда красивые шалости, грубые протесты против начальства,
грубые отношения друг с другом, прозаическое сквернословие в беседах,
циничное отношение к женскому полу, отсутствие охоты к чтению, презрение к
общеобразовательным научным предметам и иностранным языкам, а летом в
практических плаваниях и пьянство - вот характеристика училищного духа того
времени. Как мало соответствовала эта среда художественным стремлениям и как
чахло произрастали в ней мало-мальски художественные натуры, если таковые
изредка и попадались, - произрастали, загрязненные военно-будничной прозой
училища. И я произрастал в этой сфере чахло и вяло в смысле общего
художественно-по- этического и умственного развития. Из художественной
литературы я прочитал, будучи в училище, Пушкина, Лермонтова и Гоголя, но
дальше их дело не пошло. Переходя из класса в класс благополучно, я все-
таки писал с позорными грамматическими ошибка- ми, из истории ничего не
знал, из физики и химии - тоже. Лишь математика и приложение ее к
мореплаванию шли сносно. Летом, в практических плаваниях, изучение чисто
морского дела, гребля на шлюпке, катанье под парусами, такелажные работы шли
довольно вяло. Парусное ученье я любил и с удовольствием, довольно смело
лазил по мачтам и реям. Я был охотник до купанья и вместе со Скрыдловым и
другими товарищами оплывал вокруг корабля без остановки и отдыха до двух с
половиной раз. Меня никогда не укачивало, и моря и морских опасностей я
никого да не боялся. Но службы морской я, в сущности, не любил и способен к
ней не был. Находчивости у меня не было, распорядительности - никакой.
Впоследствии, во время заграничного плавания, оказалось, что я совершенно не
в состоянии приказывать по-военному, покрикивать, ругаться, ободрять,
взыскивать, говорить начальническим тоном с подчиненными и т.д. Все эти
способности, необходимые в морском и военном деле, у меня безусловно
отсутствовали. То время было - время линьков и битья по морде. Мне несколько
раз, волею-неволею, приходилось присутствовать при наказании матросов
200-300 ударами линьков по обнаженной спине в присутствии всей команды и
слушать, как наказуемый умоляющим голосом выкрикивал: "Ваше
высокоблагородие, пощадите!" На артиллерийском корабле "Прохор", когда по
воскресеньям привозили пьяную команду с берега, лейтенант Дек, стоя у
входной лестницы, встречал каждого пьяного матроса ударами кулака в зубы. В
котором из двух - в пьяном матросе или в бившем его по зубам, из любви к
искусству, лейтенанте - было больше скотского, решить не трудно в пользу
лейтенанта. Командиры и офицеры, командуя работами, ругались
виртуозно-изысканно, и отборная ругань наполняла воздух густым смрадом. Одни
из офицеров
славились пылкою фантазией и изобретательностью в ругательствах, другие
зубодробительным искусством. В последнем особенно славился капитан 1-го
ранга Бубнов, у которого на корабле, во время поворота под парусами,