"Виктор Робсман. Персидские новеллы и другие рассказы" - читать интересную книгу автора

от опиума зубы - разве это не клешни скорпиона? Посмотрите на его плоские
бескровные губы, между которыми проглядывает раздвоенный язычок змеи!..
Рядом с ним, говорил Мирза, начальник пограничного поста представлял собой
явление светлое, почти солнечный свет. Поднимая глаза к небу, Мирза
восклицал: - Вот человек, у которого нет врагов! Вся его наружность, все
расплывчатые черты его лица говорили о великодушии и о том, что обладает он
тихим и добрым нравом. У него были жирные, пришлепывающие, как у верблюда,
губы, большой добродушный нос, доверчивые глаза теленка и мясистые
развесистые уши, наполненные курчавыми волосами. "Нет, - утешали мы себя, -
человек, обладающий такими бесхитростными губами, такими развесистыми ушами,
таким добродушным носом и беспечными глазами теленка не способен на дурные
дела!" Но тут же, в одно и то же время, мы слышали другой голос, который
отказывал нам в этом утешении. Он говорил: "Перед лицом денежных знаков все
люди здесь слабы, тем более, что доброта легко уживается со слабостью..." Не
прошло и дня, как Мирза снова вбегает к нам с новой сплетней, но на этот раз
тихо хихикая, нетерпеливо потирая потные руки, со сверкающей в глазах
радостью. Он достоверно знает, что сам серхенг (полковник) Мамед-Али-хан
едет из Мешхеда выручать нас из беды, а ведь он приходится двоюродным братом
дяде жены самого эмир-лашкера (генерала), который командует военным округом
всей провинции Хорасан! У него конюшни заводских лошадей, выхоленных, как
жены падишаха; он любит соколиную охоту, но не брезгует и резвыми
персидскими борзыми с гладкой шерстью, которые в погоне за дичью пробегают
до семи длинных фарсахов в час и никогда не устают... В его Кирманское
поместье съезжается знать со всей страны, чтобы травить антилоп, диких коз и
глупых, доверчивых серн - джейранчиков... Злые языки поговаривают, что
серхенг тайком почитает религию своих предков - огнепоклонников,
поклонявшихся пылающим кострам "Бехрама", но в своем полку он требует от
всех ежедневно пятикратной молитвы, десять дней скорби в месяц Мухаррем,
тридцатидневного поста в восьмой мусульманский месяц Рамазан, а уклонившихся
от закона публично сечет плетью. Но он очень добрый, он непременно полюбит
вас, потому что вы пострадали за правду... - Теперь бояться вам происков
урядника нечего! - продолжал Мирза, трусливо хихикая и прячась за
приоткрытую дверь. - Этот ротель не посмеет теперь даже приблизиться к
вашему крыльцу... Пусть только подойдет! Я сам прогоню его, как нечистое
животное! - и, испугавшись своей смелости, Мирза притихает, беспокойно
выглядывая из-за приоткрытой двери. Убедившись, что никто не подслушал его
дерзости, он, мало-помалу, успокаивается; его жуликоватое лицо расплывается
сладковатой улыбкой - он что-то придумал! - Хи-хи-хи... - подобострастно
смеется Мирза. - Вы маленько задолжали мне... - говорит он, ласкаясь ко мне,
точно гаремная женщина перед тем, как обмануть своего господина. - Как бы
сильно я ни любил вас, но это не освобождает вас от уплаты мне долга...
Никто не пожелает терпеть убытки ради дружбы... - философствовал Мирза,
предъявляя мне в это время счет, аккуратно составленный на листе писчей
бумаги. Здесь было зарегистрировано все, что мы съели и выпили за три недели
нашего пребывания в этой стране, и о чем хотелось забыть; недостойно
человека сохранять в памяти все, что поглощает желудок! А он, своим счетом,
неумолимо напоминает нам о хрустком персидском хлебе "сенгек", испеченном на
раскаленных камешках, который, по его расчетам, мы съели в количестве десяти
шахских батманов (да ведь это почти четыре пуда!), о двух шахских батманах
овечьего сыра (неужели мы умяли целый пуд этого горького, дурно пахнущего