"Виктор Робсман. Живые видения" - читать интересную книгу автора

приоткрывалась наружная дверь. Почему она там, спрашивал я дядюшку, а не
здесь, где бывает солнце, куда заглядывают деревья, цветы, для которых она
была произведена на свет? - Вещи, - замечал мне на это дядюшка, - живут
жизнью людей... Они счастливее нас - у них нет памяти о прошлом... Вот и
теперь они живут моей жизнью... Ему ничего не было нужно, кроме оставшегося
от прежней жизни вольтеровского кресла, возвышавшегося над окружавшей его
нищетой, как трон монарха. Он как бы дремал в этом покойном кресле в часы
досуга, но и тогда деятельная, беспокойная жизнь происходила в нем. - Вот и
царя не стало... - говорил он мне уже не в первый раз, как о чем-то новом, к
чему привыкнуть не мог. - Бесчинства черни заменили теперь законную,
легитимную власть... И он рассказывал мне о видениях пророка Исайи, об Иудее
и Иерусалиме в дни смятения и нечестия, сравнивал их с нашими днями. Он
открывал "Книгу Пророков" и читал поразившие его слова о святом граде: "Как
сделалась блудницею верная столица, исполненная правосудия! Правда обитала в
ней, а теперь убийцы..." - Почему царь оставил нас, когда он более всего был
нам нужен? - говорил он с осуждением. - Нельзя быть добрым, когда имеешь
дело со злом! Правда, в добрых делах нет греха: страдание - свято! Он так
много выстрадал... Для дядюшки, в его религиозном сознании, Бог и царь все
еще сливались как бы в одну веру, в единство власти, и без Православия,
говорил он, нет и России. - По расчетам дьявола, - продолжал он, обличая
князя мира сего, - со смертью Православия должна умереть и Россия, потому
что этот брак нерасторжим; вот, и имени России теперь уже больше нет...
Крепкий, как кремень, в своих убеждениях, дядюшка смиренно переносил
невзгоды, повиновался новой власти, как заключенный повинуется надзирателю в
тюрьме. Его знала тогда вся Москва, он лечил и разбойников в Кремле, и в
своих молитвах поминал их имена, продолжая жить своей жизнью; он не
пропускал ни одной обедни, и больные знали, что в такие дни доктора надо
искать в церквах. Все осуждали его - какое безрассудство! Это может стоить
ему жизни! Другие, отвергнувшие веру своих отцов, поносили его. И Людмила,
возлюбленная его дочь, которая отдала разбойнику свою молодую жизнь, спасая
от разорения монастырь, порицала отца. Как изменилась она, что сделала с ней
советская власть! Она хотела быть матерью своих детей, женой своего мужа, а
стала потаскушкой... - Она очень несчастна, - говорил дядюшка, смотря на
меня слезящимися глазами, - она живет без любви; душа ее, как запущенный
сад, заросший чертополохом... У нее есть семья, муж, дети, но ей никто не
нужен, потому что в сердце ее нет любви; она одинока, как покойник среди
живых людей... Дома у нее с мужем война, с первых дней ее совместной с ним
жизни. И несмотря на такую долголетнюю неприязнь они продолжают жить в одной
квартире, как в одной клетке, превратившейся в вертеп разврата. Мне об этом
трудно говорить... Она была любовницей всех комиссаров, даровавших ей жизнь,
избавлявших ее от преследований; она целовала всех беглых политзаключенных и
ссыльных, скрывая их в своей прогнившей постели; она жила со всяким бродягой
и опустившимся на дно пьяницей, расточая им свои ласки; она спала с красными
генералами и согревала своим телом красных убийц... Но как могло
случиться, - произнес дядюшка немного погодя, подняв на меня свои слезящиеся
глаза, - что несмотря на все, они, такие разные, такие чужие друг другу,
продолжают жить вместе, спать в одной постели, родить детей? Помню, как
перед нашим последним расставанием, когда я оставлял дядюшку, отправляясь в
дальнее путешествие на Памир, прозванный "крышей мира", он удержал меня;
дрогнувшим голосом начал рассказывать о многовековой жизни образа Богородицы