"Виктор Робсман. Живые видения" - читать интересную книгу автораприоткрывалась наружная дверь. Почему она там, спрашивал я дядюшку, а не
здесь, где бывает солнце, куда заглядывают деревья, цветы, для которых она была произведена на свет? - Вещи, - замечал мне на это дядюшка, - живут жизнью людей... Они счастливее нас - у них нет памяти о прошлом... Вот и теперь они живут моей жизнью... Ему ничего не было нужно, кроме оставшегося от прежней жизни вольтеровского кресла, возвышавшегося над окружавшей его нищетой, как трон монарха. Он как бы дремал в этом покойном кресле в часы досуга, но и тогда деятельная, беспокойная жизнь происходила в нем. - Вот и царя не стало... - говорил он мне уже не в первый раз, как о чем-то новом, к чему привыкнуть не мог. - Бесчинства черни заменили теперь законную, легитимную власть... И он рассказывал мне о видениях пророка Исайи, об Иудее и Иерусалиме в дни смятения и нечестия, сравнивал их с нашими днями. Он открывал "Книгу Пророков" и читал поразившие его слова о святом граде: "Как сделалась блудницею верная столица, исполненная правосудия! Правда обитала в ней, а теперь убийцы..." - Почему царь оставил нас, когда он более всего был нам нужен? - говорил он с осуждением. - Нельзя быть добрым, когда имеешь дело со злом! Правда, в добрых делах нет греха: страдание - свято! Он так много выстрадал... Для дядюшки, в его религиозном сознании, Бог и царь все еще сливались как бы в одну веру, в единство власти, и без Православия, говорил он, нет и России. - По расчетам дьявола, - продолжал он, обличая князя мира сего, - со смертью Православия должна умереть и Россия, потому что этот брак нерасторжим; вот, и имени России теперь уже больше нет... Крепкий, как кремень, в своих убеждениях, дядюшка смиренно переносил невзгоды, повиновался новой власти, как заключенный повинуется надзирателю в тюрьме. Его знала тогда вся Москва, он лечил и разбойников в Кремле, и в пропускал ни одной обедни, и больные знали, что в такие дни доктора надо искать в церквах. Все осуждали его - какое безрассудство! Это может стоить ему жизни! Другие, отвергнувшие веру своих отцов, поносили его. И Людмила, возлюбленная его дочь, которая отдала разбойнику свою молодую жизнь, спасая от разорения монастырь, порицала отца. Как изменилась она, что сделала с ней советская власть! Она хотела быть матерью своих детей, женой своего мужа, а стала потаскушкой... - Она очень несчастна, - говорил дядюшка, смотря на меня слезящимися глазами, - она живет без любви; душа ее, как запущенный сад, заросший чертополохом... У нее есть семья, муж, дети, но ей никто не нужен, потому что в сердце ее нет любви; она одинока, как покойник среди живых людей... Дома у нее с мужем война, с первых дней ее совместной с ним жизни. И несмотря на такую долголетнюю неприязнь они продолжают жить в одной квартире, как в одной клетке, превратившейся в вертеп разврата. Мне об этом трудно говорить... Она была любовницей всех комиссаров, даровавших ей жизнь, избавлявших ее от преследований; она целовала всех беглых политзаключенных и ссыльных, скрывая их в своей прогнившей постели; она жила со всяким бродягой и опустившимся на дно пьяницей, расточая им свои ласки; она спала с красными генералами и согревала своим телом красных убийц... Но как могло случиться, - произнес дядюшка немного погодя, подняв на меня свои слезящиеся глаза, - что несмотря на все, они, такие разные, такие чужие друг другу, продолжают жить вместе, спать в одной постели, родить детей? Помню, как перед нашим последним расставанием, когда я оставлял дядюшку, отправляясь в дальнее путешествие на Памир, прозванный "крышей мира", он удержал меня; дрогнувшим голосом начал рассказывать о многовековой жизни образа Богородицы |
|
|