"Матвей Ройзман. Все, что помню о Есенине " - читать интересную книгу автора

Есенин и я прошагали по переулку и вошли во двор дома " 3, где я жил с
моими родителями. Мы поднялись на шестой этаж, дверь открыла мать, увидела
поэта, о котором я ей рассказывал, и растерялась. Но он, поздоровавшись,
ласково заговорил с ней...
Войдя в мою комнату, он с удивлением взглянул на окно: оно было из
ромбиков толстого матового стекла, с небольшой на пружинах железной створкой
вместо форточки. Окно выходило во двор другого домовладельца, а по царским
законам чужим светом и воздухом нельзя было пользоваться.
- До чего доехали, - сказал поэт, - солнце поделили!
Я открыл заслонку трубы, положил в железную "пчелку" несколько
распиленных чурбаков, зажег березовую кору и сунул ее под них. Огонь рыжим
языком лизнул дерево, затрепетал, и с гудом, треском стали гореть полешки.
Есенин подошел к стене, где была прибита маленькая вешалка, снял шубу,
шапку, повесил их, а шарф бросил на кушетку. Потом приблизился к зеркалу,
которое висело в уголке, и, смотрясь в него, стал расчесывать волосы.
Невольно он увидел сбоку большую, в красной полированной раме фотографию
выпускников 1914 года и учителей Московского коммерческого училища.
- Кто это наверху в крутке? - спросил он.
- Это наш попечитель гофмейстер двора князь Жедринский.
- Знаю я этих царских сатрапов. Морда лощеная, душонка прыщавая.
Насмотрелся я на них, когда в Царском Селе за ранеными ходил. Там и царских
дочерей видел.
- Я царя видел.
- Где?
- В девятьсот четырнадцатом на Красной площади.
- Как же это случилось?
Я объяснил, что старшеклассников всех школ стали готовить к параду на
Красной площади. В училище нас муштровал полковник, ему помогал поручик и
лихой барабанщик. Под барабанный бой мы маршировали по актовому залу, потом
появлялся царь, которого изображал полковник, и говорил: "Здорово, молодцы!"
Маршируя, мы отвечали: "Здравия желаем, ваше императорское величество!".
Полковник выходил из себя, когда кто-нибудь из нас запаздывал с этим
приветствием и голоса звучали в разнобой. В этих случаях "царь", ударяя
правым кулаком о ладонь левой руки, орал: "Отвечаете, будто бьете молотом по
наковальне!". И заставлял без конца повторять то же самое.
Летом мы маршировали на училищном широком дворе. Любопытные толпились у
ворот, и дядьки с трудом отгоняли их. Однажды, когда припекало июньское
солнце, нас повели на Красную площадь: впереди, в треугольной шляпе, синем
мундире с куцей шпажонкой на левом боку, шагал директор. Вслед за ним в
таком же парадном наряде шел инспектор, потом поручик, а по левую руку от
него - барабанщик. Казалось, два Наполеона ведут за собой испытанную гвардию
в бой.
На площади было огромное количество старшеклассников других московских
школ. Все мы млели от жары, во рту пересыхало. Дядьки обносили нас ведрами
воды с размешанным в ней красным вином, мы жадно пили. Наконец, всех
выстроили в шеренги, длиною почти во всю ширину площади. Наши классы, как их
именовали, нормальные и параллельные встали в два ряда. На правом краю
первого вытянулись самые высокие, тупые верзилы, просидевшие в классах три
лишних года, и только благодаря щедрым "дарам" своих отцов не выгнанные из
училища. Например, сын "короля махорки" Заусайлов, имеющий жену, ребенка и