"Екатерина Вторая. О величии России" - читать интересную книгу автора

поговорить со мною и стал просить и заклинать, чтобы я ходила каждое утро в
уборную императрицы, так как мать моя, перед отъездом, добыла на то для меня
разрешение - преимущество, которым я очень мало пользовалась до сих пор,
потому что это преимущество мне надоедало; я ходила туда раз или два,
заставала там женщин императрицы, которые мало-помалу удалялись, так что я
оставалась одна; я ему сказала это; он мне ответил, что это ничего не
значит, что надо продолжать.
По правде говоря, я ничего не понимала в этой настойчивости царедворца;
это могло служить для его целей, но ни к чему не могло послужить мне, если
бы я торчала в уборной императрицы, да еще была бы ей в тягость. Я высказала
графу Брюммеру свое отвращение, но он сделал все, что мог, чтобы меня
убедить, но безуспешно. Мне больше нравилось быть в своих покоях, и
особенно, когда Крузе там не было. Я открыла в ней нынешней зимою очень
определенную слабость к вину, и так как она вскоре выдала свою дочь за
гофмаршала Сиверса, то или она постоянно уходила, или мои люди находили
способы ее напаивать, затем она шла спать, что освобождало мою комнату от
этого сварливого Аргусаlix.
Так как граф Брюммер и обер-камергер Бергхольц были отставлены от
должностей при великом князе, то императрица назначила состоять при великом
князе генерала Василия Репнинаlx. Это назначение было, конечно, наилучшим,
что только могла сделать императрица, потому что князь Репнин не только был
человек порядочный
Стр. 516
и честный, но также очень умный и благородный, с душой чистой и
искренней. Лично в глубине души я могла быть лишь очень довольна обхождением
князя Репнина; что касается графа Брюммера, то я о нем не очень-то жалела;
он мне надоедал своими вечными разговорами о политике, которые отзывались
интригой, тогда как открытый и военный характер князя Репнина внушал мне
доверие.
Что касается великого князя, то он был в восторге, что отделался от
своих педагогов, которых ненавидел; однако последние, покидая его, порядком
напугали его тем, что оставляли его на произвол интриг графа Бестужева,
который был главной пружиной всех тех перемен, какие под благовидным
предлогом совершеннолетия Его Императорского Высочества производились в его
Голштинском герцогстве; принц Август, мой дядя, все еще был в Петербурге и
подкарауливал управление наследственным владением великого князя.
В мае месяце мы перешли в Летний дворец; в конце мая императрица
приставила ко мне главной надзирательницей Чоглоковуlxi, одну из своих
статс-дам и свою родственницу; это меня как громом поразило; эта дама была
совершенно преданна графу Бестужеву, очень грубая, злая, капризная и очень
корыстная. Ее мужlxii, камергер императрицы, уехал тогда, не знаю с каким-то
поручением, в Вену; я много плакала, видя, как она переезжает, и также во
весь остальной день; на следующий день мне должны были пустить кровь. Утром,
до кровопускания, императрица вошла в мою комнату, и, видя, что у меня
красные глаза, она мне сказала, что молодые жены, которые не любят своих
мужей, всегда плачут, что мать моя, однако, уверяла ее, что мне не был
противен брак с великим князем, что, впрочем, она меня к тому бы не
принуждала, а раз я замужем, то не надо больше плакать.
Я вспомнила наставление Крузе и сказала: "Виновата, матушка", и она
успокоилась. Тем временем пришел великий князь, с которым она на этот раз