"Екатерина Вторая. О величии России" - читать интересную книгу автора

Москву был назначен на 16 декабря. Чернышевы были переведены из крепости в
дом, принадлежавший императрице и называвшийся Смольный двор. Старший, из
троих братьев напаивал иногда своих сторожей и ходил гулять в город к своим
приятелям.
Однажды моя гардеробная девушка-финка, которая была невестой одного
камер-лакея, родственника Еврейнова, принесла мне письмо от Андрея
Чернышева, в котором он меня просил о разных вещах. Эта девушка видала его у
своего жениха, где они провели вместе вечер. Я не знала, куда сунуть это
письмо, когда его получила; я не хотела его сжечь, чтобы не забыть того, о
чем он меня просил. Уже очень давно мне было запрещено писать даже матери;
через эту девушку я купила серебряное перо с чернильницей. Днем письмо было
у меня в кармане; раздеваясь, я засовывала его в чулок, за подвязку, и,
прежде чем ложиться спать, я его оттуда вынимала и клала в рукав; наконец, я
ответила, послала ему, чего он желал, тем же путем, которому он доверил свое
письмо, и выбрала удобную минуту, чтобы сжечь это письмо, причинявшее мне
столь большие хлопоты.
В половине декабря мы уехали в Москву. Мы с великим князем были в
большом возке, дежурные кавалеры - на передке. Великий князь днем садился в
городские сани с Чоглоковыми, а я оставалась в большом возке, которого мы
никогда не закрывали, и разговаривала с теми, кто сидел на передке. Помню,
что камергер князь Александр Юрьевич Трубецкойlxxxiii рассказал мне в это
время, будто граф Лесток, будучи заключен в крепость, в течение первых
одиннадцати дней своего заключения хотел уморить себя голодом, но его
заставили принять пищу. Его обвиняли в том, что он взял десять тысяч рублей
от Прусского короля, чтобы поддерживать его интересы, и в том, что он
отравил некоего Этингера, который мог свидетельствовать против него. Его
пытали, после чего сослали в Сибирь. В этом путешествии императрица обогнала
нас в Твери, и так как для ее свиты взяли лошадей и провизию, какие были
заСтр. 542
готовлены для нас, то мы остались в течение суток в Твери без лошадей и
без пищи.
Мы были очень голодны; к вечеру Чоглоков достал нам жареную стерлядь,
которая показалась нам превкусной. Мы поехали ночью и приехали в Москву за
два или за три дня до Рождества. Первое известие, которое мы там получили,
было то, что камергер нашего двора, князь Александр Михайлович
Голицынlxxxiv, в минуту нашего отъезда из Петербурга получил приказание
отправиться в Гамбург русским посланником, с четырьмя тысячами жалованья. На
это опять посмотрели как на новое изгнание; его свояченица, княжна Гагарина,
которая была при мне, очень об этом плакала, и мы все его жалели.
Мы заняли в Москве помещение, которое было отведено мне с матерью в
1744 году. Чтобы отправиться в главную придворную церковь, надо было
объехать в карете вокруг всего дома; в самый день Рождества, в час обедни,
мы собирались сесть в карету и уже были для этого на крыльце, при
28-29-градусном морозе, когда нам пришли сказать от имени императрицы, что
она освобождала нас от поездки к обедне в этот день, по случаю чрезвычайного
холода, какой стоял; действительно, мороз щипал за нос.
Я была принуждена оставаться в своей комнате в первое время моего
пребывания в Москве из-за необыкновенного количества прыщей, высыпавших у
меня на лице; я смертельно боялась остаться угреватой; я послала за доктором
Бургавом, который дал мне успокоительные средства и разные разности, чтобы