"Екатерина Вторая. О величии России" - читать интересную книгу автора

очень слаба и не может выходить, и тогда я у нее расспросила подробно об
этой болезни". Чоглокова ушла ворча, а Владиславова сказала мне, что странно
сердиться на людей за то, чего они не знают, что так как Чоглоковы одни были
вправе сказать нам об этом, то, если они этого не сделали, это их вина, а не
наша, если мы не выказали участия по неведению. Несколько времени спустя на
куртаге императрица приблизилась ко мне, и я нашла удобную минуту, чтобы
сказать ей, что ни Чоглоков, ни его жена не осведомили нас об ее болезни, и
что поэтому мы не имели возможности выразить ей участие, которое мы в ней
принимали. Она это очень хорошо приняла, и мне показалось, что влияние этих
людей уменьшается.
Однажды императрица поехала обедать к генералу Степану Апраксину; мы
были в числе приглашенных. После обеда привели к императрице одного старика,
князя Долгорукова, который жил напротив дома генерала Апраксина. Это был
князь Михаил Владимирович Долгоруковlxxxvi, который прежде был сенатором, но
не умел ни читать, ни писать ничего, кроме своего имени; однако он считался
гораздо умнее своего брата, фельдмаршала князя Василия Долгоруковаlxxxvii,
умершего в 1746 году. На следующий день я узнала, что третья дочь генерала
Степана Апраксина, у которого мы накануне обедали, умерла в этот день от
оспы; я перепугалась: все дамы, приглашенные с нами на обед к генералу
Апраксину, то и дело сновали взад и вперед из
Стр. 545
комнаты этого больного ребенка в покои, где мы были. Но и на этот раз я
отделалась только страхом. Я увидела в первый раз в этот день двух дочерей
генерала Апраксина, из которых старшая становилась очень красивой - ей могло
быть тогда около 13 лет; это та самая, которая потом вышла замуж за князя
Куракинаlxxxviii; второй было только шесть лет; она была тогда чахоточной,
харкала кровью и была буквально одна кожа да кости; конечно, и не
подозревали, что она станет столь большою, столь колоссальною, столь
чудовищно толстою, какой все те, кто ее знали, видели Талызину, ибо это
именно та самая, которая тогда была лишь очень маленьким ребенком.
На первой неделе Поста Чоглоков хотел говеть. Он исповедался, но
духовник императрицы запретил ему причащаться. Весь двор говорил, что это по
приказанию Ее Императорского Величества из-за его приключения с Кошелевой.
Одно время, когда мы были в Москве, Чоглоков, казалось, был в очень тесной
дружбе с канцлером графом Бестужевым-Рюминым и с закадычным его другом
генералом Степаном Апраксиным. Он был постоянно у них или с ними, и, если
его послушать, можно было сказать, что он ближайший советник графа
Бестужева, чего на самом деле не могло быть, потому что у Бестужева было
чересчур много ума, чтобы принимать советы от такого заносчивого дурака,
каким был Чоглоков. Но почти на половине нашего пребывания в Москве эта
чрезвычайная близость вдруг прекратилась, не знаю хорошенько, почему, и
Чоглоков стал заклятым врагом тех, с кем перед этим жил в такой близости.
Вскоре после моего приезда в Москву я начала от скуки читать "Историю
Германии" отца Барра, каноника собора св. Женевьевы, 8 или 9 томов в
четверткуlxxxix. В неделю я прочитывала по книге, после чего я прочла
произведения Платонаxc. Мои комнаты выходили на улицу; противоположные им
были заняты великим князем; его окна выходили на маленький двор. Я читала у
себя в комнате; одна из девушек обыкновенно входила ко мне и стояла, сколько
хотела, а потом выходила, и другая занимала ее место, когда находила это
кстати. Я дала понять Владиславовен, что это было ни к чему и только меня