"Екатерина Вторая. О величии России" - читать интересную книгу автора

будто поневоле; может быть, чрезвычайный страх, который он испытывал,
производил на него такое действие.
Вскоре после того он пришел мне сказать, что охотники выпущены на
свободу, но с приказанием выслать их за границу, и что они велели ему
сказать, что не назвали его, вследствие чего он прыгал от радости,
успокоился, и больше не было и речи об этом деле. Что же касается Асафа
Батурина, то его нашли очень виновным. Я не читала и не
Стр. 556
видела этого дела; но узнала с тех пор, что он замышлял ни более ни
менее, как убить императрицу, поджечь дворец и этим ужасным способом,
благодаря сумятице, возвести великого князя на престол. Он был осужден,
после пытки, к заключению на всю жизнь в Шлиссельбурге, и во время моего
царствования за то, что сделал попытку бежать из тюрьмы, был сослан в
Камчатку, откуда убежал с Бениовским и был убит в пути, во время грабежа на
острове Формозе, в Тихом океане.
15 декабря мы отправились из Москвы в Петербург. Мы ехали день и ночь в
санях, которые были открыты. На полдороги у меня снова сделалась сильная
зубная боль; несмотря на это, великий князь не соглашался закрыть сани, с
трудом соглашался он, чтобы я задернула немного занавеску в кибитке, дабы
защититься от холодного и сырого ветра, который дул мне в лицо. Наконец, мы
приехали в Царское Село, где уже была императрица, обогнавшая нас по
обыкновению в пути. Как только я вышла из саней, я пошла в комнаты, нам
назначенные, и послала за лейб-медиком императрицы Бургавомxcvii,
племянником знаменитого Бургава, и просила его, чтобы он велел вырвать мне
зуб, который меня мучил уже от четырех до пяти месяцев. Он соглашался на это
с трудом; но я этого хотела непременно; наконец, он послал за Гюйоном, моим
хирургом. Я села на пол, Бургав - с одной стороны, Чоглоков - с другой, а
Гюйонxcviii рвал мне зуб; но в ту минуту, как он его вырвал, глаза мои, нос
и рот превратились в фонтан; изо рта лила кровь, из носу и глаз - вода.
Тогда Бургав, у которого было много здравого смысла, воскликнул: "Какой
неловкий!" и, велев подать себе зуб, сказал: "Вот этого-то я и боялся, и вот
почему не хотел, чтобы его вырвали".
Гюйон, удаляя зуб, оторвал кусок нижней челюсти, в которой зуб сидел.
Императрица подошла к дверям моей комнаты в ту минуту, как это происходило;
мне сказали потом, что она растрогалась до слез.
Меня уложили в постель, я очень страдала, больше четырех недель, даже в
городе, куда мы, несмотря на то, поехали на следующий день, все в открытых
санях.
Я вышла из своей комнаты только в половине января 1750 году, потому что
все пять пальцев г. Гюйона были отСтр. 557
печатаны у меня синими и желтыми пятнами на щеке, внизу. В первый день
нового года, желая причесаться, я увидела, что мальчик-парикмахер, родом
калмычонок, которого я воспитала, был очень красен и с очень отяжелевшими
глазами; я спросила, что с ним; он ответил, что у него жар и очень болит
голова. Я его отослала, велев ему идти лечь, потому что действительно он еле
держался. Он ушел, и вечером мне доложили, что у него оспа; я отделалась
страхом, что схвачу оспу, но не заразилась, хоть он мне и причесывал голову.
Императрица оставалась большую часть масленой в Царском Селе. Петербург
был почти пуст; большая часть оставшихся там лиц жили в Петербурге по
обязанности, никто - по своей охоте. Все придворные, как только двор побывал