"Екатерина Вторая. О величии России" - читать интересную книгу автора

выдумка. Он заставил меня набросать карандашом план этой чудесной затеи, и
каждый день надо было прибавлять или убавлять что-нибудь. Как я ни была
полна решимости быть в отношении к нему услужливой и терпеливой, признаюсь
откровенно, что очень часто мне было невыносимо скучно от этих посещений,
прогулок и разговоров, ни с чем по нелепости не сравнимых. Когда он уходил,
самая скучная книга казалась восхитительным развлечением.
К концу осени при дворе возобновились дворцовые и публичные балы, так
же, как и погоня за нарядами и изысканностью маскарадных костюмов. Граф
Захар Чернышев вернулся в Петербург; как к старинному знакомому я продолжала
очень хорошо к нему относиться; от меня зависело на этот раз принимать его
ухаживания, как мне угодно. Он начал с того, что сказал мне, что находит
меня очень похорошевшей. В первый раз в жизни мне говорили подобные вещи.
Мне это понравилось и даже больше: я простодушно поверила, что он говорит
правду.
На каждом балу - новые разговоры в том же духе; как-то раз княжна
Гагарина принесла мне от него девиз; разламывая его, я заметила, что он был
вскрыт и подклеен; билетик в нем был, как всегда, печатный, но это были два
стиха, очень нежных и чувствительных. Я велела принести себе после обеда
девизы и стала искать между ниСтр. 583
ми билетик, который мог бы отвечать, не компрометируя меня, на его
билетик; нашла подходящий, положила его в девиз, изображавший апельсин, и
дала его княжне Гагариной, которая передала его графу Чернышеву.
На следующий день она принесла мне от него еще девиз, но на этот раз я
нашла в нем его собственноручную записку в несколько строк. На этот раз и я
ответила, и вот мы с ним в правильной, очень чувствительной переписке. На
первом маскараде, танцуя со мною, он стал мне говорить, что имеет сказать
мне тысячу вещей, которых не смеет доверить бумаге или вложить в девиз, так
как княжна Гагарина может раздавить его в кармане или потерять по дороге, а
потому он просит назначить ему на минуту свидание у меня в комнате или где
это я найду удобным. Я ответила ему, что это совершенно невозможно, что мои
комнаты совершенно недоступны и что я также не могу выходить из них. Он мне
сказал, что переоденется, если это нужно, лакеем, но я наотрез отказалась, и
дело остановилось на переписке, какую прятали в девизы. Наконец, княжна
Гагарина спохватилась, что из этого может выйти, стала бранить меня за то,
что я ей это поручаю, и не захотела больше принимать девизы. Между тем
окончился 1751 год и начался 1752 год. В конце масленой граф Чернышев уехал
в свой полк. За несколько дней до его отъезда мне надо было пустить кровь.
Это было в субботу; в следующую среду Чоглоков пригласил нас к себе на
остров в устье Невы; он имел там дом, состоявший из одного зала посередине и
нескольких боковых комнат. Рядом с этим домом он велел устроить катальные
горы.
Приехав туда, я застала графа Романа Воронцова, который, увидав меня,
сказал: "Я все устроил, я заказал отличные санки для катанья с гор". Так как
он и раньше часто меня катал, я охотно приняла его предложение, и тотчас же
он велел привезти санки, в которых было своего рода маленькое кресло; я в
него уселась, а он стал позади меня, и мы начали спускаться, но на половине
ската он не справился с санями: они опрокинулись, я вылетела вон, а граф
Воронцов, очень тяжеловесный и неуклюжий, повалился на меня, или, вернее, на
мою левую руку, из которой дня за четыре, за пять назад пускали кровь. Я
поднялась, и он также,