"Екатерина Вторая. О величии России" - читать интересную книгу автора

Киев. Она сама отправилась через несколько дней после нас. Мы ехали
понемногу за день: мать, я, графиня Румянцева и одна из фрейлин матери - в
одной карете; великий князь, Брюммер, Бергхольц и Дукер - в другой. Как-то
днем великий князь, скучавший со своими педагогами, захотел ехать с матерью
и со мной; с тех пор как он это сделал, он не захотел больше выходить из
нашей кареты. Тогда мать, которой скучно было ехать с ним и со мною целые
дни, придумала увеличить компанию. Она сообщила свою мысль молодым людям из
нашей свиты, между которыми находились князь Голицынxxxvi, впоследствии
фельдмаршал, и граф Захар Чернышевxxxvii; взяли одну из повозок с нашими
постелями; приладили отовсюду кругом скамейки, и на следующий же день мать,
великий князь и я, князь Голицын, граф Чернышев и еще одна или две дамы
помоложе из свиты поместились в ней, и, таким образом, мы совершили
остальную часть поездки очень весело, насколько это касалось нашей повозки;
но все, что не имело входа туда, восстало против такой затеи, которая
особенно не нравилась обер-гофмаршалу Брюммеру, обер-камергеру Бергхольцу,
графине Румянцевой, фрейлине матери и также всей остальной свите, ибо они
никогда туда не допускались, и, между тем как мы смеяСтр. 490
лись дорогой, они бранились и скучали. При таком положении вещей мы
прибыли через три недели в Козелец, где еще три недели ждали императрицу,
коей поездка замедлилась дорогой вследствие некоторых приключений. Мы узнали
в Козельце, что с дороги было сослано несколько лиц из свиты императрицы и
что она была в очень дурном расположении духа.
Наконец, в половине августа, она прибыла в Козелец; мы еще оставались с
ней там до конца августа. Тут вели с утра до вечера крупную игру в фараон в
большой зале, посередине дома; в остальных помещениях всем приходилось очень
тесно: мы с матерью спали в одной общей комнате, графиня Румянцева и
фрейлина матери - в передней, и так далее. Однажды великий князь пришел в
комнату матери и в мою также, в то время как мать писала, а возле нее стояла
открытая шкатулка; он захотел в ней порыться из любопытства; мать сказала,
чтобы он не трогал, и он, действительно, стал прыгать по комнате в другой
стороне, но, прыгая то туда, то сюда, чтобы насмешить меня, он задел за
крышку открытой шкатулки и уронил ее; мать тогда рассердилась, и они стали
крупно браниться; мать упрекала его за то, что он нарочно опрокинул
шкатулку, а он жаловался на несправедливость, и оба они обращались ко мне,
требуя моего подтверждения; зная нрав матери, я боялась получить пощечины,
если не соглашусь с ней, и, не желая ни лгать, ни обидеть великого князя,
находилась между двух огней; тем не менее я сказала матери, что не думала,
чтобы великий князь сделал это нарочно, но что когда он прыгал, то задел
платьем крышку шкатулки, которая стояла на очень маленьком табурете.
Тогда мать набросилась на меня, ибо, когда она бывала в гневе, ей нужно
было кого-нибудь бранить; я замолчала и заплакала; великий князь, видя, что
весь гнев моей матери обрушился на меня за то, что я свидетельствовала в его
пользу, и, так как я плакала, стал обвинять мать в несправедливости и назвал
ее гнев бешенством, а она ему сказала, что он невоспитанный мальчишка; одним
словом, трудно, не доводя, однако, ссоры до драки, зайти в ней дальше, чем
они оба это сделали. С тех пор великий князь невзлюбил мать и не мог никогда
забыть этой ссоры; мать
Стр. 491
тоже не могла этого ему простить; и их обхождение друг с другом стало
принужденным, без взаимного доверия, и легко переходило в натянутые