"Жюль Ромэн. Детская любовь ("Люди доброй воли" #3) " - читать интересную книгу автора

свои поступки. Кроме того, считали его объедалой и волокитой.
- Посмотри, какая у него недовольная физиономия, - сказал Жалэз.
И думал: "Не масштаб характеризует события. Существуют события
"подобные", как треугольники. Когда-нибудь, став министром, этот молодец
будет чувствовать такое же смятение в душе, как сегодня вечером; глаза его
просят общественное мнение произвести насилие над ним, чтобы прекратились
его колебания. Теперь он действует, как в будущем, для будущего. В этот миг
решается прообразно исход какого-то великого грядущего события". Легкий
трепет овладел Жалээом при этой мысли.
А Жерфаньон, со своей стороны, завидовал власти Маржори. "Владеть
толпой. Чувствовать, что она ждет от тебя разрешения пожелать того, чего она
желает, что в данный миг ее сила зависит от сокращения мышц твоей гортани,
от взмаха твоих ресниц". Жерфаньон не предполагал, что это сокращение и этот
взмах могут быть своего рода пыткой. По своему характеру он легче
представлял себе услады роли вождя, чем ее тревоги.
Вдруг раздалось "тсс!" Затем благоговейная тишина. Училище, пригнувшись
к столам и недовольное едой, поняло, что главный кацик даст, наконец,
излиться гневу трех курсов.
Маржори, у которого голос был звучный и сочный, сперва произнес
медленно:
- Господа, позор Горшку.
Затем:
- Раз, два, три.
И после этого два обрядовых слога, произнесенные стопятьюдесятью
молодыми людьми, оба одинаково громко и в медленном ритме церемониального
марша. "По-зор!", - прозвучали как два завывания или, вернее, как два
оглушительных удара в гонг, а за ними последовал звон толстых трактирных
тарелок, со всего размаху бросаемых на пол; грохот такой потрясающий и
продолжительный, что даже кричавшие особенно громко с некоторой тревогой
задавались вопросом, долго ли будет длиться неистовство их собственной
толпы.

IV

ПАРИЖСКИЕ ДЕТИ.

ПОЯВЛЕНИЕ ЭЛЕН СИЖО

Когда в десятом часу Жерфаньон оторвался взглядом от книги и откинулся
на спинку стула, засунув руки в карманы, вытянув ноги, Жалэз воспользовался
этим, чтобы сказать:
- Я думал опять о Бодлере. В его поэзии есть целая область, куда не
заглядывает банальный бодлерьянец и которой не задевает твой упрек.
- Мистические взлеты?
- Нет. Слишком легко показать их эротическое происхождение. "Проснулся
ангел в звере усыпленном". Нет. Я говорю о поэте Парижа, улиц, портов, о
поэте большого современного города, а таким поэтом он остается все время,
даже в своих эротических вещах. Вспомни эту изумительную фразу, в которой он
объясняет, как возникли его стихотворения в прозе: "Знакомство с огромными
городами и проникновение в их бесчисленные связи". Согласен, он млеет над