"В.Ропшин(Борис Савинков). То, чего не было (с приложениями)" - читать интересную книгу автора

выпили. Господи благослови, за пироги принялись. Я говорю отцу: "Лучше не
ешь". Не стал отец есть. Я гляжу: что будет? Съели по пирогу... Ничего...
Неужто, думаю, Яша надул? Не может этого быть... Уж и не знаю, право, как
вам рассказать?... - остановился в смущении Ваня и покраснел.
- Почему?
- Грех большой вышел.
- Ничего. Рассказывайте, как было.
- Ну, ладно... - Ваня вздохнул. - Думаю, безусловно, ошибка. Одна,
значит, комедия. Только гляжу: зашатался один, голову на стол опустил, будто
пьяный напился... "Так, думаю, значит, верно..." Другой тоже, гляжу,
помутнел весь, молчит. А я угощаю: "Кушайте, говорю, на здоровье... Мы вам
рады всегда..." Что ж? Все четверо поколели...
Болотов с изумлением смотрел на Ваню. Трудно было поверить, что этот
серый, с калмыцким лицом и доверчивыми глазами рабочий решился на такое
страшное дело. Еще труднее было поверить, что он один, без помощи и совета
сумел задумать и выполнить такой лукавый и вероломный план. "Если бы все так
мстили, у нас давно бы не было ни виселицы, ни казаков, ни розог... Разве я
умею так мстить?... - спросил себя Болотов и сейчас же нашел ответ: - "Я не
умею так мстить, потому что это злодейство. Это не революция и не террор, а
я член партии и революционер..." Но и эти слова не успокоили его.
- Ну, - взглянув исподлобья на Болотова, продолжал Ваня, - ну, ушел я,
конечно... Розыск делали... Начальства разного понаехало... Однако меня не
нашли...
Ваня умолк. Трактир был полон гостей. Не переставая, без отдыха, хрипел
граммофон. Ругались пьяные голоса. Звенела посуда. Половые шмыгали между
столами. Болотов, положив голову на руки, думал: "Что я скажу? Что могу я
сказать? Где у меня право с ним говорить?... Ах! все вздор... Он ждет моего
слова, и я обязан его сказать. А остальное - суета, малодушие... И не надо
думать об этом..."
- Так могу я надеяться? - робко спрашивал Ваня. - Я ведь и сам понимаю,
каких я делов наделал... Только сделайте милость, дайте мне послужить... Не
могу я всех этих безобразий видеть... - со злобой ударил он кулаком по
столу.
Болотов поднял голову. Он хотел сказать Ване, что товарищи ценят его
преданность и решимость. Но вместо этих казенных слов он, забывая свою, как
казалось ему, обязанность перед партией, побледнев и не глядя на Ваню,
сказал:
- Я не занимаюсь террором.
- Чего-с? Резко повысив голос, Болотов повторил:
- Вам не со мной говорить: я не занимаюсь террором.
Не давая Ване опомниться, он встал и вышел на улицу. Он почувствовал,
что, быть может, впервые осмелился сказать правду. Это новое, странное
чувство было так сильно, что он даже остановился. "Зачем я сказал? -
встревожился он. - Разве я не занимаюсь террором? Разве я не обязан был
выслушать Ваню? Разве я не отвечаю за кровь? За кровь вот этих казаков,
которых Ваня убил? За его, Вани, кровь?... Так разве не хуже теперь? Ведь он
ничего не понял... Зачем я смутил его?..." На этот раз ответа он не нашел.
Налево безмолвно и величаво катила свои глубокие воды Нева. На другой
стороне, за Невой, чернел громадный, неосвещенный Зимний дворец. Накрапывал
дождь.