"Василий Васильевич Розанов. Русский Нил " - читать интересную книгу автора

нашу Волгу, но только напоминает как что-то осуществленное и зрелое свой
ранний задаток, свою младенческую фазу. То есть Волга - это младенчество, а
Нил времени фараонов это расцвет. И любитель Сен-Симона и социализма,
немножко и сам социалист, бродит около старых сфинксов с мыслью, что около
Нерехты, Арзамаса и Казани могли бы стоять не худшие. Что придет время, и
бассейн Волги сделается территорией такой же цветущей, хлебной, счастливой в
здоровой цивилизаций, как в побережье великой африканской реки".
Признаюсь, это удивительное сообщение, услышанное мною совершенно
случайно, в мелькающем разговоре без темы, заставило меня взглянуть с
совершенно новой точки зрения на наших радикалов. Несомненно, вот уже
пятьдесят лет в них бьется какой-то сильный пульс. Несомненно, они куда-то
ведут Россию. Их почему-то любят, за ними идут. Идут за их честностью,
прямотою, решительностью, готовностью к жертвам. И куда они приведут Россию?
Порыв пока ясен в одном: в направлении к сочности, жизни, цвету народной и
вообще человеческой жизни, без теснейших определений. Но я не думаю, чтобы
это "безбожное" движение, каким оно выступает сейчас, и до конца осталось
таковым. Когда-нибудь оно захочет молитв, поднимет глаза к небу, задумается
о гробе и жизни. И тогда каковы будут эти молитвы? Куда? Кому?
Как бы то ни было, но, услышав приведенное сообщение, я крепко пожал
руку оригинальному петербургскому либералу, которого никогда лично не
встречал, хотя я знал его фамилию, как ее знает вся Россия. "Вот еще на
какой почве русский человек может сойтись с русским человеком: не на
вкусовом и симпатическом сочувствии, a la Чаадаев, к католицизму,[3] не на
соловьевской теократии, не на протестантских чаяниях молодого нашего
священства, а на вкусе, симпатии... просто к сок у, силе и цвету бытия и
жизни, на Ниле или на Волге". Кстати, этот год вышла небольшая монография об
одной египетской легенде г-на Сперанского[4] в связи с вариациями той же
темы в европейских сказаниях. При чтении ее меня поразило следующее: в
египетских надписях, в папирусах собственные имена фараонов всегда
сопутствуются предшествующими им предикатами: "жизнь, здоровье, сила". Это
что-то вроде нашего "благочестивейший, самодержавнейший". С этим постоянным
устремлением ума на биологический, виталистический принцип жизни как было не
прожить три-четыре тысячи лет? Все росло, все росли в "жизнь, здоровье,
силу". Это уже не наше "надгробное рыдание".
И вот мне захотелось взглянуть на эти тихие воды, может быть, будущие
"воды", в смысле далекой и новой судьбы, какая сложится на этих берегах для
нашего племени. Сказал же о нем Лермонтов вещие слова: "Россия - вся в
будущем".[5] Сказал и обвел в своей черновой тетради эти слова чертою, как
особенную и преимущественную свою веру, как свое горячее убеждение и
предвидение.
Детство мое все прошло на берегах Волги - детство и юность. Кострома,
Симбирск в Нижний - это такие три эпохи "переживаний", каких я не испытывал
уже в последующей жизни. Там позднее я как-то более господствовал над
обстановкою. Сам был зрелее и сильнее, и, словом, внутренняя моя жизнь,
движение идей и чувств уже набирали впечатление улиц, площадей, церквей,
реки. Не то в детстве, о котором и мамаши говорят, что "дитя - как воск, на
него что ляжет, то и отпечатается". И вот я помню эту Кострому, - первое
самое минное, тягучее, бесконечное впечатление. Знаете, взрослый человек
как-то больше года, - хотя и странно их сравнивать, - и от этого год ему
кажется маленьким, коротеньким, быстро проходящим. Годы так мелькают в