"Василий Васильевич Розанов. Русский Нил " - читать интересную книгу автора

импровизацией и, обнявшись, заснули, не потому, чтобы можно было так спать,
а потому, что не могли не спать. Сила нашей молодой природы одолела силу
внешней природы: и заснули, и не простудились. С солнышком - опять вишни и
вожделенное "домой".

* * *

Бреду... Какие-то рельсы. Ничего подобного не было тогда! Ночь
темная-темная, ничего рассмотреть нельзя. "Родина моя, вторая родина,
духовна я, - еще важнейшая физической!" Тут первое развитие, первое
сознание, первые горечи сердца, - отделение "добра от зла"... Так хотелось
бы пронизать все глазом, и нельзя. Я оглядывался, ступал. Заборы, дорожки:
все не то, не то, или я не узнавал ничего! Вдруг я почувствовал, что узнал
одно:
- Воздух!
Да этот самый, индивидуально этот, "в частности" этот. Читателю странно
покажется, как я мог узнать воздух, которым не дышал 35 лет. Но когда,
сперва как-то смутно ощутив, что я чувствую вокруг себя что-то знакомое, уже
когда-то ощущавшееся, и не зрительно, а иначе, я остановился и с радостью
стал спрашивать себя, "что это такое", то я уже и сознательно почувствовал,
что кожа моя, и рот, и ноздри, все существо наполнено и обвеяно вот этим
"симбирским воздухом", совершенно не таким, каков он в Костроме, Нижнем,
Москве, в Орловской губернии и Петербурге, где я жил раньше и потом; не
таков воздух и за границею или на Кавказе и в Крыму, где я тоже потом бывал.
Только в Симбирске - от близости ли громадной реки, от восточного ли
положения, - во, мне кажется, я никогда не дышал этим приятным,
утонченно-мягким, нежным воздухом, точно парное молоко. Тепло, очень тепло,
но как-то не отяготительно-тепло, легко-тепло!
- Вот он! Этот воздух! Узнаю! И тогда в вишневых садах, и на пристани,
и у нас в саду на Дворянской (Большой?) улице. Два года дышал им.
Вспомнил, вспомнил! Другого уже ничего не вспомнил: да и нельзя было
такая тьма!
Что-то безгранично дорогое хватало меня за душу. И захотелось мне
дотронуться рукою до какого-нибудь жилья в нем. Кругом все коммерческие
постройки - рельсы и проч. Я стал пробираться далее. Смотрю: деревянный
домик с раскрытыми окнами, в стороне от дороги. Мне показался он в пять
окон. Пошел к нему, и залаяла какая-то скверная собака, и так громко,
скандально. "Еще напугаешь добрых людей". Вернулся назад - и разобрала меня
досада на собаку. "Может быть, совсем паршивая, а мешает моему трогательному
чувству" (сознавал, что трогательное). Пошел опять вперед. Собака лает, но я
все-таки вперед. Смотрю - домик не в пять, а в три окошечка, а в пять он
показался мне (светящимися окнами) оттого, что увидал я его наискось, то
есть в одну линию три передних окна и два боковых. И в переднее окно,
раскрытое, я увидел, что стоит посреди комнаты и потягивается, должно быть,
отец дьякон в подряснике; потягивается и собирается снять подрясник.
Разобрать точно нельзя: копошится около себя "на сон грядущий". "Вот еще, -
думаю, - выглянет в окно и окрикнет", ибо собака все лаяла. Какая-то глупая
канава, и вообще местность неровная, неудобная. Да, именно так. Всегда любил
я деревянные домики: все хорошее на Руси пошло от них. Деревянные домики
строили Русь, а казенные дома разрушали Русь.