"Василий Петрович Росляков. Последняя война (Роман) " - читать интересную книгу автора

Но Славка не шевельнулся, он поднял глаза на немца и, успев подумать
при этом, что ребята были правы, что сейчас его пристрелят, тихо сказал:
- Brauchen nicht! - Что-то подсказало Славке, пока он глядел на
приближавшегося конвойного, вспомнить какие-то слова из школьного запаса и
ими объясниться с немцем. - Brauchen nicht!
Ствол с тяжелым черным глазком повисел немного перед Славкиной
головой и медленно опустился к земле.
- Sprichst du deutsch? - спросил немец, и было видно, что он не
изменил своего намерения, но что-то сдержало его, остановило на минуту.
- Ja, ein bibchen, - ответил Славка неправильно, но понятно для
немца.
- Du bist Jude? - спросил немец все тем же отчужденным голосом.
- Nein. Ich studierte deutsche Sprache in Hochschule.
- Was fur eine Hochschule?
- Institut fur Philosophie, Geschichte und Literatur.
- In Moskau?
- Ja.
Немец взглянул раз-другой на колыхавшуюся вдали колонну, и Славка
каким-то смутным, слабо мерцавшим сознанием понял, что теперь немец
отказался от своего намерения, он уже не может пристрелить это скорченное
существо в серой шинельке, в помятой шапке-ушанке, возможно, потому, что
говорило это существо с юным лицом и понятливыми глазами на его родном,
немецком языке. Конвойный смотрел в Славкино лицо, зачерненное молодой
щетинкой на верхней губе, на щеках и подбородке. Он смотрел долго,
соображая что-то про себя. Славка шевельнул уголками губ. Немец на улыбку
не ответил. Тогда Славка сказал, с трудом подбирая слова, ломая немецкий
язык:
- Я болен, - сказал он, - я не могу идти. Я немного полежу и потом
догоню колонну.
- Nun, gut, - сказал немец, выстрелил два раза мимо Славки в кювет и
быстро пошел прочь. Потом оглянулся, еще раз сказал: - Gut, - и махнул
рукой, чтобы Славка сгинул, лег в кювет, пропал с глаз долой. Славка
скатился в канаву, примял мокрый бурьян, улегшись на спину и заглядевшись
в серое, непроницаемое небо. Он не был суеверным человеком, больше того,
он не верил и в суеверность других, кто притворно, как он думал, ойкал
перед черной кошкой, перед бабой с пустыми ведрами или перед паучком на
легкой паутинке. Но однажды перед каким-то трудным экзаменом он заскочил в
туалет и вдруг остановился перед тремя раковинами. Непонятно почему, он
подумал: левая раковина - это "пятерка", правая - "тройка", средняя -
"четверка". Он уже подошел к левой, но вдруг опять подумал: а что, если
наоборот, правая - "пятерка", а левая - "тройка"? Ерунда какая-то,
глупости собачьи! И на всякий случай стал к средней раковине. Вот именно
смешно. Но это было. Теперь, лежа в канаве и глядя в низкое, непроницаемое
небо, он заставлял себя не думать, что страшная колонна ушла, что он
бежал, вырвался. В висках стучало только это, но он, суеверный человек, не
хотел думать об этом, чтобы не повернулось все назад, чтобы не рухнуло
все, чтобы... нет, он не хотел думать об этом, он заставлял себя думать о
другом, о чем угодно, только о другом.
И первое, что пришло в голову, был немец. Этот немец, этот конвойный
тоже, выходит, был подпольным человеком. Другим человеком, но тоже